Броди Эштон - Моя леди Джейн

– Вверяю себя тебе.

– А я принимаю, – прошептал он и добавил громче. – Я уже говорил это в прошлый раз, но только теперь вкладываю в свои слова всю душу. Я, Гиффорд Дадли, клянусь тебе в преданности. Обещаю любить и защищать, быть тебе верным и сделать тебя самой счастливой женой на свете. Моя любовь глубока, как океан, и ярка, как солнце. Я обороню тебя от любой напасти. Ни одной женщины, кроме тебя, для меня не существует. Твое благоденствие – превыше всего в сердце моем. – Он надел кольцо ей на палец. – Вверяю себя тебе, моя леди Джейн.

– А я принимаю. – Джейн не стала дожидаться команды к поцелую. Она поднялась на цыпочки и впилась губами в его губы. Гости долго аплодировали.

Ну а что за бракосочетание без первой брачной ночи? Учитывая, что их первая первая брачная ночь ознаменовалась кучами конского навоза по углам опочивальни, можно было смело рассчитывать на то, что вторая пройдет лучше.

И она прошла лучше, ибо Ги любил свою Джейн, а Джейн любила его.

Больше между ними не стояло никаких тайн, кроме одной. И Гиффорд решил поведать ее своей супруге прежде, чем они перейдут к «наикрепчайшим объятиям».

Он пригласил Джейн сесть рядом с ним на кровать.

– Мне надо кое-что тебе сказать.

– Говори, – улыбнулась она.

Ги взял ее руку и стал водить пальцем по нежной коже предплечья. Джейн, конечно, не могла догадаться, что он чертит там строки стихотворения, которое написал недавно. Оно было посвящено ей, и он провел много долгих часов, подбирая сокровенные слова, которые бы передали то, что творилось у него на сердце.

Он несколько раз начинал, бросал и начинал снова, поскольку сперва хотел описать то мгновение, когда конь влюбился в хорька.

Затем он попробовал поэтически описать самого хорька:

Нет. Имея на руках такой жалкий материал, признаться ей в своей страсти к поэзии никак невозможно.

Однако позже, во время повторной свадебной церемонии, когда Ги купался в сиянии лучезарной улыбки Джейн, вал вдохновения все же накрыл его, и сразу после пира он схватил перо, бумагу, и все писал, писал, пока не вышло то, что надо.

– Так что ты хотел сказать мне, любовь моя?

– Помнишь мою… дурную репутацию? Ну, с интрижками?

– Да, – просто ответила она, покосившись на него опасливо.

– Так вот, по правде говоря, у меня никогда не было ни девушек, ни ночных кутежей в домах с дурной славой.

Джейн удивилась:

– Так откуда же все эти слухи?

– По ночам я действительно уезжал, но только эти ночи были посвящены… – Он осекся, и сердце его бешено забилось.

– Чему? – уточнила жена, лихорадочно перебирая в уме всевозможные греховные варианты.

– П-п… – начал Ги, но не мог заставить себя продвинуться дальше первого звука.

– Патологиям? – предположила Джейн.

– Нет.

– Постыдным увлечениям?

– Нет. Точнее, только одному.

– Если ты сейчас же не расскажешь какому, то отныне всю твою одежду я буду лично тебе вязать! – заявила она и всерьез преисполнилась решимости осуществить свою угрозу.

– Поэзии, – выпалил Гиффорд.

– Чему, прости? – переспросила Джейн.

Муж выбрался из постели, встал перед ней во весь рост, вытащил лист бумаги и начал декламировать:

Глубоко вздохнув напоследок, Гиффорд оторвал взгляд от бумаги и замер в ожидании реакции супруги.

– Это… чудесно, – произнесла Джейн.

– Ты в самом деле так думаешь?

– Да. То есть, конечно, я рада, что нам не придется существовать на твой литературный заработок, поскольку иногда хочется чего-нибудь съесть на обед. Но я оценила порыв и усилия, которые ты вложил в эти строчки.

(Некоторые из вас, вероятно, опознали «эти строчки» как принадлежащие некоему мистеру Шекспиру, который, собственно говоря, к 1553 году еще даже не родился. Но вы наверняка также знаете, что вокруг авторства шекспировских пьес и сонетов существует множество альтернативных теорий. Так вот, мы утверждаем, что их написал не кто иной, как очень пожилой и очень довольный прожитыми годами джентльмен по имени Гиффорд Дадли – конечно, при содействии Джейн и благодаря бесконечной премудрости, почерпнутой ею из книг. Всю жизнь он продолжал сочинять – не для того, чтобы разбогатеть и прославиться, а просто для удовольствия одной нашей знакомой дамы.)

Ги улыбнулся и со всего размаху бросился обратно на кровать.

– Ты и представить себе не можешь, какое облегчение – услышать это от тебя!

Джейн легла рядом с ним на бок, подложив руку под голову.

– Есть у вас еще в чем признаться, милорд?

– Гммм, – протянул он. – Вы уже знаете, что я люблю вас?

Девушка положила руку ему на грудь и медленно потянула тесемки, стягивавшие горловину его нижней рубахи. У Ги перехватило дыхание.

– Да, кажется, помню.

Узел развязался.

– И что в искусстве фехтования я не очень силен? – Голос Гиффорда стал низким и глубоким.

– И это мне тоже известно.

Она потянулась к верхней пуговице его жилета. Он сжал ее ладонь в своей.

– Поцелуй меня, Джейн.

Их губы соприкоснулись, сперва робко и неуверенно, а потом, без всякого перехода, – отчаянно и страстно. И если после первой свадьбы всю брачную ночь их опочивальня наполнялась далеким эхом голосов, словно жаждущих вмешаться и нарушить их уединение, то теперь они в подлинном смысле слова остались наедине. Ги растворился в поцелуе Джейн. Затем он на секунду отстранился.

– Должен прямо сказать: твои поцелуи – это произведение искусства…

– Замолчи и целуй, – приказала жена.