Броди Эштон - Моя леди Джейн

– И тогда я снова стану королем Англии.

– Ты никогда и не переставал им быть, помни об этом. А теперь вернешь себе еще и реальную власть. Сможешь изменить все, что в стране идет не так. Позаботишься, чтобы эзиане и единосущники мирно жили бок о бок. Все, что ты тогда говорил Арчеру, – правда. Ты устранишь все несправедливости, обуздаешь бездумные траты правительства и будешь жить скромно, позаботишься, чтобы наша казна вновь наполнилась золотом, перераспределишь налоги и снимешь с простого народа тяжкое бремя, облегчишь его страдания, но и об интересах знатных людей не забудешь. Твое правление затмит отцовское. Оно будет мудрым и уравновешенным.

– Затмит отцовское? – Такое у него даже в голове не укладывалось.

– Да. Англия опять будет процветать. Я жду не дождусь этих славных дней, – со страстью произнесла сестра.

Он рассеянно глядел на линию горизонта, погруженный в думы. Лучшую часть ночи король провел в полете и, летая, размышлял. Впервые он не забылся в чистой «птичьей радости». Тоже немалое достижение, как ему представлялось…

– А ты знала, – сказал он немного погодя, – что Мария Стюарт превращается в мышь?

– Естественно.

Эдуард в изумлении воззрился на Елизавету.

– Знала? Как это так получается, что тебе известно решительно все?

– Дело в том, что я кошка. От нее так вкусно пахнет…

Это признание вызвало у него смех не менее изумленный.

– Пустельги тоже едят мышей.

Эдуард припомнил ту единственную, которую ему довелось заглотить в «первую пернатую ночь». Ему снова захотелось взлететь, расправить крылья…

– Надо учиться сдерживать себя – на тот случай, если мы когда-нибудь увидим ее вновь, – заметила Бесс.

– Научимся, – мягко пообещал он.

Елизавета всмотрелась в его лицо.

– Что тебя так беспокоит, Эдуард? Ты боишься? Боишься грядущего сражения?

– Нет, – без колебаний ответил он и сжал ладонью леер. Затем посмотрел на сестру, его глаза сверкали яростью. – Я готов к битве.

Эдуарду пришло на ум – и не впервые с тех пор, как мы начали эту историю, – что раньше он был очень скверным королем. Да и теперь не заслуживает трона. Что, возможно, кто-то другой на его месте (да кто угодно, кроме, конечно, Марии) справился бы лучше…

В эзианском лагере все было тихо, если не считать треска поленьев в походных кострах и приглушенных голосов солдат, сбившихся в группы вокруг них и обсуждавших тактику боя или обменивавшихся историями, которые никогда никому не рассказывали и которые обязательно надо рассказать теперь. А то вдруг не переживешь утра.

Последние солнечные лучи озаряли землю. Через прорезь своей палатки Джейн не могла видеть Лондон – его закрывали от ее взора сотни других палаток. Но она знала – город близко. Он маячил на горизонте их общей судьбы.

Через лагерь к ней рысью приближался гнедой жеребец.

Гиффорд.

Джейн вздохнула с облегчением. Многих эзиан, и его в том числе, ранее отправили на разведку, и она волновалась все время его отсутствия.

Девушка широко распахнула огромную палатку, чтобы впустить его и тем самым избавить от унижения при обращении в голого мужчину у всех на виду. Гиффорд протиснулся вслед за ней осторожно, стараясь не наступить на единственный соломенный тюфяк, и застыл неподвижно, ожидая, когда Джейн накинет ему на спину плащ.

С тех пор как они покинули Хелмсли, это стало их ежевечерним ритуалом – стараться успеть максимально использовать общую «пересменку», когда оба пребывали в человеческом обличье. Конечно, все равно случалась борьба за одежду в преддверии неизбежного превращения Джейн, но в целом они научились кое-как справляться. То же самое происходило и утром – только тогда у них подчас оставалось еще меньше времени, поскольку ни ему, ни ей не хотелось рано просыпаться. И хорьки, и молодые люди, как оказалось, страшно любят подремать подольше.

Однако по понятным причинам после той ночной охоты на медведя между ними возникла некоторая неловкость.

– Надеюсь, ты не терял времени даром в образе коня, – сказала Джейн. В палатке было темновато – она освещалась единственным фонарем, свисавшим с верхнего перекрытия. – Если у нас ничего не выйдет, мы мигом окажемся там, откуда начали: в Тауэре, в ожидании казни.

Полыхнула вспышка.

– Не надо так говорить, – Гиффорд торопливо запахнулся в плащ и потянулся за одеждой, которую Джейн разложила для него загодя. – Мы переживем и завтрашний день, и еще много-много других. У нас есть годы и годы на то, чтобы спорить по любому поводу – по какому тебе угодно.

У него вышло так, будто речь шла о чем-то необыкновенно заманчивом.

– Надеюсь, – сказал Джейн. – Я уже составила список поводов.

– Не сомневаюсь. И что же в нем идет под номером первым?

– Думаю, ты и сам знаешь.

– Мм… – Он уже более или менее оделся. Плащ полумесяцем распластался у его ног.

Ги повернулась к нему, скрестив руки на груди.

– Ты меня запер. В клетке ! – И как он не поймет, что натворил?!

– Я просто заботился о твоей безопасности! – возразил он.

Джейн вскинула руки.

– Я не хочу, чтобы о моей безопасности заботились! Ты не должен этого делать!

Несколько мгновений они молча взирали друг на друга.

– Я твой муж, – произнес он наконец. – Если забота о твоей безопасности – не мое дело, что тогда мое?

Тут Джейн впервые почувствовала, что, возможно, Ги так же не уверен в сущности их отношений, как она сама. И сам в себе далеко не так уверен, как ей всегда казалось.

– Долг моего мужа, – спокойно сказала она, – уважать меня. Доверять мне. Если я говорю, что хочу что-то сделать, ты не можешь запрещать мне это только из-за какой-то там угрозы здоровью. Это – не жизнь. Мне необходимо самой принимать решения.

– Когда ты явилась вслед за мной в таверну, то чуть не погибла. – Воспоминание об этом, казалось, до сих пор приводило его в ужас. – Чуть не погибла . А если бы погибла, с кем бы я, спрашивается, теперь спорил?

– Нашел бы кого-нибудь.

– Нет. – Он шагнул к ней. – Я хочу выяснять отношения только с тобой.

Глаза их встретились, и Джейн поняла, что Гиффорд говорит совершенно серьезно.

– Я тоже…

– Я тебя уважаю , – серьезным тоном продолжал Ги, – и доверяю тебе. – Приходилось спешить, закат был уже совсем близок. – Прости меня, Джейн. Не следовало без твоего согласия сажать тебя в клетку. И не следовало создавать впечатление, будто твое желание – это не самая важная для меня вещь. Просто я даже помыслить не мог о возможности тебя потерять. Но мне очень жаль. Глубоко, безумно, искренне жаль.

С минуту Джейн пыталась осмыслить услышанное.

– Значит, ты просишь прощения за то, что запер меня в клетке?