Лана Черная - В плену

Уже на пороге я останавливаюсь.

– Почему мы перестали общаться с семьей Ямпольских? Ты знаешь, теть Ань?

– Отец боялся за тебя после пропажи Кати. Он принял решение уехать из поместья.

– А потом?

– Твой отец был хорошим отцом, а Ямпольский слишком занятым.

– И он ревновал к папе Марка…

Не спрашиваю, но кивок – мне ответом.

Я ухожу. На чердаке нахожу старые альбомы с фотографиями. И наши детские с Марком. Слезы катятся по щекам, а я вспоминаю наше детство. И родителей. И сердце сжимается в кулак от тоски.

А через неделю звонит однокурсница и предлагает мне работу. Я не отказываюсь и после зимних каникул возвращаюсь в школу. Работа отвлекает. Оказывается, я успела отвыкнуть от шумных детей, рассказывающих наперебой о весело проведенных каникулах. И от того, какими восторженными взглядами они смотрят на меня, когда я играю. А еще я отвыкла от скрипки. Но я привыкаю. И мне нравится моя жизнь. В холодильнике наконец появляются продукты. Я навожу порядок в доме: выметаю всю пыль, разгоняю пауков и даже осиливаю небольшую перестановку.

И еще возвращается Джун. Его привез Регин в канун Нового года. И мы втроем пили шампанское под бой курантов и закусывали мандаринами. А я смеялась, наблюдая, как Джун уплетает оранжевые плоды. И Регину понравилась тетя Аня, ведь неспроста он, заприметив ее, согласился-таки остаться на праздник, а потом весь вечер не сводил с нее глаз. А мне впервые за это паршивое время было тепло и уютно.

На Рождество приезжала Катя, привезла журнал с моим интервью. Я дала его через два дня после ухода от Марка: брачный контракт расторгнут, мы с Ямпольским теперь чужие люди и близкими никогда не были. И мы долго разговаривали, сидя у камина. Болтали обо всем, кроме важного.

– Прости меня, Кать, – всхлипнула я, уткнувшись носом ей в плечо.

– Хорош рюмсать, – ответила она преувеличенно бодро. – Все будет хорошо.

И уехала, оставив мне подарок. Карандашный рисунок, где я и Марк стоим на балконе. Он за моей спиной, обняв за талию, а я откинула голову ему на грудь. Красивый рисунок, а в самом углу подпись художника. Катькина. Она снова рисует. И от этого тепло становится на душе, а еще от того, что из ее взгляда исчезла обреченность. И я поняла, что ничего не имеет значения. Ни слова Марка, ни мои собственные. Только Катькин рисунок и взгляд, дающие надежду, что все может измениться.

Рисунок я приколотила на потолок над кроватью. Он давал силы жить и ждать.

И я дождалась. Она звонит воскресным утром. Приглашает на встречу. Женщина Лиля выглядит изможденной, но тем не менее красивой. Русые волосы крупными локонами ложатся на затянутые глухим платьем плечи. Синие глаза на кукольном лице смотрят с интересом. А на выкрашенных в броский алый губах играет легкая полуулыбка.

– Надо же, я оказалась права, – вместо приветствия произносит она, когда я останавливаюсь у столика кафе.

Подмывает спросить, в чем, но лишь вопросительно изгибаю бровь, понимая – сама ответит. Но Лиля отвечать не спешит, а я не выспрашиваю. Не дожидаясь приглашения, сажусь напротив. Заказываю зеленый чай. Лиля молчит. И меня как-то не тянет говорить, хотя понимаю, она не просто так пригласила меня чайку попить. И я не ошибаюсь. Лиля заговаривает, когда я почти допиваю чай.

– Я не хотела выходить замуж за Марка, но не стало Криса, и я потерялась, – в ее тонких пальцах появляется сигарета. Но она не прикуривает, задумчиво вертит ее. – Я без него потерялась. А Марк просто оказался рядом. Такой же потерянный. Он был очень похож на Криса, – улыбается странно, смотрит в окно. За ним льет дождь вперемешку со снегом. Паршивая погода. – У меня – зависимость. Врачи назвали ее умным словом «аддикция», – она с трудом выговаривает слово, несколько раз коверкая, как маленькая. – Моей зависимостью был Крис.

Она замолкает надолго, а я пытаюсь понять эту женщину. Ее слова. Она не так много и рассказала, но звучало все очень болезненно.

– Любовь тоже зависимость, – произношу я тихо, чтобы хоть как-то нарушить затянувшееся молчание.

– Нет, – в ее глазах блестят слезы. – Любовь – это дар. Но порой люди получают его незаслуженно. А порой этот дар оборачивается проклятием. У меня все гораздо хуже. Я не знаю, что такое любовь. Я никогда никого не любила. Зависимость – не любовь. Я пыталась заменить Криса Марком. Искала в нем похожие черты, слова, поступки. Я пыталась сделать из Марка Криса. Но у меня не получалось. Особо остро я поняла это, когда он впервые меня связал.

Я прикрываю глаза, вспоминая. Пока Лиля рассказывает, как билась в истерике, а потом называла Марка извращенцем и уродом, я вспоминаю нежность шелковой веревки и ласку его поцелуев. Вспоминаю собственные ощущения и восхищение в его черных глазах. Разве что-то может быть прекрасней?

– Я все-таки оказалась права, – повторяется Лиля. – Он нашел свою женщину. Я рада.

Вот только слова ее звучат неубедительно. Не верю я ее радости. Не может она радоваться за человека, мучившего ее столько лет.

– У Марка появились другие женщины. А я искала свою зависимость в других мужчинах.

Она говорит, как пропадала на сутки или двое, а потом приходила в себя то на улице, то в каком-то притоне. Не помнила ничего. Обычно после таких поисков Лиля притихала на некоторое время. Но все повторялось.

Она говорит тихо, иногда замолкая, иногда возвращаясь к самому началу. Я слушаю и ловлю себя на мысли, что что-то не так в ее словах. Не хватает чего-то. И я понимаю. За все время она ни разу не упомянула о дочери.

– А Лиза? – перебиваю на полуслове. – Где все это время была твоя дочь?

– Лиза? – спрашивает растерянно, будто впервые слышит это имя. И в светлом взгляде – пустота. Она действительно не понимает, о ком я спрашиваю. – Разве у меня есть дочь?

– Была, – киваю, отпив последний глоток давно остывшего чая.

– Она погибла? – и столько боли в простом вопросе, что нет сил сказать правду. Я отмалчиваюсь, глядя на дождь за окном.

– Ты ее убила, – отвечаю тихо. Потому что так и есть. Пусть не своими руками, но она позволила это сделать.

Лиля отшатывается, выпускает из рук стакан. Тот падает на пол, разлетается на осколки. Вода забрызгивает ее туфли. А когда я поднимаю взгляд, то сталкиваюсь с осознанным синим взглядом. Руки ее дрожат, когда она прикуривает сигарету. И голос дрожит, когда заговаривает снова.

– Она была слишком похожа на тебя. И Марк любил ее. Тебя любил. Не меня. И даже моя дочь не любила меня. А потом вернулся Крис… Я не помню, как согласилась. Не помню. Помню только сверток в клетчатом пледе на руках у Марка. У него не было Лизы. Он не забирал ее. Ее не было в его машине. Лизы там не было. Я не убивала ее! Не убивала!

Она зажмуривается и сжимается. Сигарета выпадает на скатерть. Я сминаю ее в пустой чашке. Отворачиваюсь. Я не испытываю к ней жалости. Ничего не испытываю. И никого не берусь судить. Только вот Лизу уже не вернешь, а она была замечательной девочкой.