Лана Черная - В плену

…Духота давила после дождя, ночь сгущалась вокруг его машины. Марк вынес спящую Лизу из старенького дома, уложил на заднее сиденье. Лиля стояла в дверях, подозрительно молчаливая, и тихонько всхлипывала. Она позвонила сама, извинялась и продиктовала адрес где-то за городом. Марк домчал быстро по пустеющей трассе. Но Лиля так просто его не отпустила, долго уговаривала выслушать, много говорила, пыталась напоить чаем – Марк отказался, но выслушал. А она снова просила прощения за свои измены, за то, что так и не смогла стать ему хорошей женой. Он ей мужем тоже не стал. А потом он уехал. Но на душе росла тревога, и Марк то и дело оглядывался на дочь. Она мирно спала и даже чему-то улыбалась во сне. И его отпускало. Паника прокралась, когда не сработали тормоза и вопреки сбросу скорости на спуске стрелка спидометра беспощадно ползла вверх. Он влетел в слепой поворот, выворачивая до упора руль, отпустив педаль газа. На мокрой от прошедшего накануне дождя дороге машину вынесло на встречку под колеса фуре с цистерной. Последнее, что он запомнил, – свет фар, осколки и дочь на заднем сиденье.

Он пришел в себя лишь через полгода. А когда очухался – потребовал эксгумировать тело дочери. Только тогда поверил. А Лиля пропала. Марк искал ее и нашел. Тогда она и призналась, что намеренно заманила Марка в тот дом, на той опасной трассе. И тормозные шланги ему перерезали. Она хотела его убить. Хотела от него освободиться. А Марк запер ее в психушке. И каждый день рождения Лизы навещал ее, напоминая, что она сделала…

– Марк… – тихо зовет Алиса и пытается заглянуть ему в глаза. – Но ты же не виноват, слышишь? Ты же не виноват. Не ты убил Лизу. Не ты.

Он знает. Он убеждал себя в этом каждый день, но не выходило. Он был за рулем. Он не уберег. И Алиса позволила ненадолго забыть о вине: своими откровениями, воспоминаниями о нем, добрыми и светлыми. Тем, что была рядом, несмотря ни на что. Даже называя его убийцей – она спасала его. И переворачивала его жизнь. А теперь должна узнать о нем всю правду и помочь ему снова.

Марк молчит, а Алиса ждет его откровений. Выдыхает, открыв глаза. Он ей расскажет все сегодня. Он должен, а она сама примет решение.

– Пять лет назад ко мне пришла женщина. Анна Литвинская. – Алиса напрягается, заглядывает Марку в глаза. Он смотрит, как удивленно взлетают ее брови, как глаза расширяются от удивления.

– Тетя Аня? – все-таки выдыхает она. – Зачем? – спрашивает почти шепотом, когда Марк кивает.

– За деньгами, – Марк ухмыляется, – на твое лечение. А я не дал. Мог, но отказал.

Алиса отстраняется. Спина натянута, как струна. Вот-вот лопнет. Марку смотреть больно. Слишком. И обнять бы, но внутри все словно онемело: не пошевелиться.

– Я не понимаю, – перебивает Алиса, мотнув головой. И Марк видит – она не хочет его слушать. Порывается уйти, но он не отпускает. Не сейчас. Он не даст ей сбежать.

– Пять лет назад я не дал ей денег, потому что даже не попытался вникнуть в ее проблему. Не хотел слышать. Не знал, что эти деньги для тебя. Я тогда пил и подыхал, потому что с моим коктейлем лекарств – алкоголь смертелен. Тогда я был уверен, что ты умерла.

Алиса смотрит на него, и из глаз ее катятся слезы. У Марка самого что-то лопается внутри от собственного равнодушного голоса.

– Я видел, как ты сорвалась с парапета…

Она дергается, как от удара. Сжимается вся. А у него перед глазами тот теплый летний вечер. И шумная компания на мосту. И Алиса на парапете, смеющаяся. И его крик. Ее падение. И темная кровь, растекающаяся по светлым волосам. И его страх холодным потом по спине. А потом алкоголь и судороги, выкручивающие нутро.

После ухода Литвинской его откачивал Регин. Он же потом и вдолбил Марку, что Алиса – жива, только в коме. Но он не расскажет ей, как выдирал ее у смерти, пока она лежала в коме. Как злился, когда она не приходила в себя. Как просил прощения, что струсил и сбежал.

Он выдыхает и повторяет:

– Я думал, ты умерла…

– Марк… – шепот сорванным голосом. Тонкие пальчики на его коже. Она не собирается уходить. И отпускать его не намерена. А он не может ей врать.

– А потом кто-то решил воскресить старую легенду о доме. Кто-то настойчиво искал архивы, вскрывал прошлое. Этой легенде уже куча лет, но она давно уже не действительна. Но кто-то решил воспользоваться ею. Я не знал, кто.

– И поэтому ты решил подыграть, – договаривает все понимающая пташка. – Устроить свадьбу. Зачем?

– Мне нужна была наживка.

Алиса снова отстраняется. Тихо вздыхает. Марк видит, как дрожат ее руки, вцепившиеся в перила балкона. Видит, как ровна ее спина. И как ей тяжело.

– Почему я? – спрашивает и сама вздрагивает, будто боится этого вопроса. Или ответа? Но она не дает Марку и шанса: – Ты знал, зачем тебе жена. Ты играл. Но все равно выбрал меня. Ты знал, зачем мне это брак. И все равно рискнул… мной. Впрочем, – она усмехается, – не я, так кто-то другой, верно?

Верно. Все верно, кроме одного.

– Алиса, – он разворачивает ее за плечи лицом к себе, – я…

– Не надо, – и тонкие пальчики на его губах. И поцелуй, легкий, с привкусом слез. – Я знаю все, что ты скажешь. Не надо. Это не имеет значения. Ничто не имеет значения.

– Имеет, – возражает Марк. – Ты имеешь значение. И я хочу, чтобы ты была в безопасности. Поэтому…

– Я должна уйти, верно? – и снова понимание в ее голосе.

Марк лишь кивает. А потом берет ее лицо в ладони.

– Я не знаю, чем все закончится. Но я должен быть уверен, что ты будешь жить. Понимаешь?

– А если я откажусь?

Он качает головой. А пташка кивает.

– Твоя взяла. Я уйду. Но если ты не хочешь, чтобы я была рядом сейчас, то… Не возвращайся. Никогда не возвращайся в мою жизнь.

И сбегает. За воротами ее ждет водитель. Марк наблюдает, как она садится в машину. И только когда серебристая «Ауди» скрывается из виду, закусывает кулак, сдерживая крик.

Просыпаюсь от того, что мне плохо. Тошнота душит – еще немного, и меня вырвет прямо на постель. Пытаюсь встать, но голова кружится, темнеет перед глазами. Согнувшись пополам, дышу часто. Но становится только хуже, спазмы скручивают желудок и, зажав ладонью рот, бегу в ванную. Меня рвет долго. А потом я сажусь на пол, прислонившись виском к холодному кафелю стены, и не знаю, что делать. Я сейчас и до кровати не дойду, не то что до аптеки: руки-ноги трясутся, в голове серая муть. Посидев немного и умывшись холодной водой, кое-как добираюсь до постели. Неторопливо переодеваюсь, в аптечке нахожу активированный уголь в пожелтевшей упаковке. Даже если просрочен – хуже не будет. Выпиваю сразу пять таблеток, с трудом сдерживаю очередной позыв к встрече с умывальником, завариваю крепкий и сладкий чай. После второй чашки становится немного легче, и заставляю себя сходить в аптеку. По дороге перебираю все варианты причин моего состояния. Отравление отметаю сразу: накануне я не ела ничего, чем могла бы отравиться. И понимаю, что пять таблеток «угля» были лишними. Ну и черт с ними. А если не отравление, тогда что? Нервное истощение? Может быть. К тому же страдала уже чем-то подобным. Врач еще тогда решил, что я беременна. К счастью, не оправдалось. Моя вовремя случившаяся пневмония и, как результат, всевозможные анализы – развеяли сомнения врача. Зато прописанные им лекарства после обследования моей многострадальной головы избавили от головных болей.