Наталия Терентьева - Страсти по Митрофану

– Нет. – Митя отвернулся к окну.

Он боялся ехать домой. Он даже не мог себе представить, что с ним сделает отец. Однажды, когда он был маленький, он убежал от отца из музыкальной школы. Взял и убежал. Тот привел его на специальность и хор, а Митя не пошел ни на один урок, ловко пробежал мимо отца с пацанами, они спрятались в соседнем дворе и смотрели воинственное японское аниме в телефоне у одного из мальчиков, два часа подряд смотрели, пока не затекли шеи и спины. Там было что смотреть – и подвиги, и взрывы, и инопланетяне, и полураздетые девочки, похожие на живых кукол, таких красивых в жизни не бывает, и отважные, сильные герои… Они опоздали к концу хора, иначе бы отец ничего не узнал. А так – узнал. И порол его дома с перерывом больше часа, отдохнул и снова начал пороть, и вот тогда как раз заставлял говорить: «Мне не больно, мне не больно». Что он сделает сейчас, когда Митя пропал почти на два дня?

В аэропорт Эля вызвала такси, Митя нехотя согласился поехать за ее счет – выхода не было, денег у него совсем не осталось, сорок рублей разве что, он даже поменял в Риге пятьсот рублей из копилки и купил на них толстые шоколадные подковы – родителям и Нине Георгиевне, – когда ушел от Эли, ходил один, обижался на нее, на Эдмундаса, на свою жизнь. Поэтому и купил подковы – как внятный символ счастья, который к тому же можно еще и съесть.

– Ты помнишь: деньги – песок, – приговаривала Эля, Митя лишь кивал, его мысли были уже о другом.

Ему нужно собраться. К порке можно приготовиться. Ко всему можно приготовиться. Будет больно, но можно будет терпеть. И еще. Он дал себе слово – как бы отец ни настаивал, он не скажет ему об Эле. О том, что было. Почему? Ведь отец – самый близкий, самый родной… Митя не хотел объяснять себе, почему. Потому. Лучше не думать, мысли в голове сталкиваются, становится больно, ответ очень болезненный. Не скажет – и все.

Эля довезла Митю на такси до его дома, Митя попросил во двор не заезжать, вышел на проезжей улице. Эля выскочила за ним, обняла, прижалась.

– До завтра! – шепнула она. – Завтра в десять у моего дома, да?

Митя провел губами по лбу девушки, вдохнул запах ее волос. Он не был уверен, что его завтра отпустят. Но говорить ничего не стал, кивнул.

Эля смотрела, как Митя шел к дому, наклонив голову и не оборачиваясь. Потерянный тюлень – так, кажется, она называла его весной, когда он часто шел по школе, как в безлюдном мире – не обращая ни на кого внимания, казалось, шел, не очень понимая, куда идет.

– Элька! – ахнули родители, когда Эля поднялась вместе с шофером и отперла дверь своим ключом.

– Пап, вы дома? – обрадовалась девочка. – Заплати, пожалуйста, за такси, у меня денег нет.

Родители переглянулись, почему-то очень весело засмеялись, Лариса помчалась за деньгами, Федор подошел и обнял дочь.

– Пять дней тебя не видел, забыл, какая же ты красотка, ужас просто! – искренне сказал Федор и обнял дочь. – Заходи, заходи, там тебе сюрприз!

В гостиной стоял огромный, больше самого любимого отцовского кресла, торт, весь усыпанный мармеладными, марципановыми нотками, а из середины возвышался, понятно, большой, изящный шоколадный скрипичный ключ.

– Ешь, дочка, и не забывай, что дома у тебя старые родители, которые тебя любят и волнуются, если ты им не звонишь! – хохотнул Федор. – Ну что такое, почему телефон не заряжала, а?

– Глючил, – коротко сказала Элька. – Прости, пап. Чудо какое… А как же мы его съедим? Придется звать гостей?

– Да! Поедем вечером на дачу, позовем гостей, соседей, ну всех, в общем. Ты тоже зови, кого хочешь.

– Мне утром в Москву надо, пап… – растерянно ответила Элька.

– А что у тебя? Сидела бы на даче…

– Дело одно важное, пап… Помочь надо… друзьям.

– Ну, приедешь! – легко согласился Федор. – Утром мы же сами по делам, у нас открывается один цех после реконструкции, телевидение будет. Вот мы как раз, – отец подмигнул, – там всем идейку нашу и расскажем – про «царский хлеб».

Эля отковырнула белый шоколадный бемоль и села с ним в кресло.

– М-м-м… шоколад какой… Это что за шоколад, пап? Вкусный очень… во рту тает.

– Ты давно последний раз ела? – подозрительно спросила мать. – С тебя одежда сваливается, вон…

– Ела! – Элька вскочила, потянулась. – Я помою руки, посплю… нет, сначала поем, потом посплю… Я сегодня не выспалась.

– Почему? – Федор подошел, обнял дочь. – Какая ты взрослая… Посмотрим обязательно твое выступление вместе, да?

– Вы еще не смотрели?

– Дочка, ну не обижайся, нет. Почему не выспалась?

– Белые ночи, пап! Вчера было закрытие, потом разговаривали с интересными людьми, потом по морю гуляли, а утром спать ложиться было уже не к чему…

– Ну, поспи сейчас. – Лариса подошла к ним, тоже обняла дочь.

Эля посмотрела на родителей. Может, зря она на них обижается? Разве есть лучше родители, чем у нее? Умные, любящие, терпеливые, работают с утра до вечера, у нее все есть, все вообще, что она захочет. Она может учиться, где хочет, если попросит, ей купят собаку, обезьяну, попугая, мотоцикл, она может поехать, куда хочет летом, хоть каждый день перелетать в другую страну и объехать за лето весь мир.

Но ей хотелось бы, чтобы они сели сейчас, пусть один из них, посмотрел бы ей в глаза и спросил: «А что у тебя в душе, дочка?» Может быть, она бы и не рассказала ничего. Но чтобы им было интересно.

– Мы тебя поздравляем с победой, дочка! Вот, поёшь за меня, значит… – Федор похлопал ее по спине. – Ну, иди, отдыхай, а мы с матерью помчались, уже опаздываем. Просто не хотели уезжать, не повидавшись с тобой. Встретили бы в аэропорту, если бы ты позвонила.

Эля с сомнением посмотрела на отца. Может, она что-то не так понимает? Да нет, все так. Вон уже бегут к выходу, не оборачиваясь, как только что Митя ушел, ни разу не обернувшись на нее, весь в своих мыслях. И они тоже, за ручку, как дети, пихаясь, смеясь, поправляя друг на друге одежду. Успешные, взрослые люди… Здорово, наверно, иметь такого мужа или жену… Эля сама усмехнулась своим мыслям. Никогда она не думала о своих родителях с этой точки зрения.

Она обошла торт с другой стороны. О, там, оказывается, еще и надпись! «Элька – звезда!» Очень смешно! Эля старательно сковырнула все переливающиеся помадные буквы, сложила их горкой рядом с тортом. Забавные у нее родители, очень хорошие. И ничего вообще не понимают.

– Как у нее с тем мальчиком, как ты думаешь? – озабоченно спросил Федор жену в машине.

Лариса взглянула на мужа. Сказать, или Федор расстроится?

– Мне кажется, все очень серьезно, Федь, – все-таки ответила Лариса. – Она другая приехала, ты же видишь.

– Ты хочешь сказать… – Федор мгновенно покраснел и стал освобождать воротник от галстука. – Ты…