Диляра Тасбулатова - У кого в России больше?

– Ладно, Миш, ты иди и жди звонка, щас все уладим.

Буквально через пять минут во дворе появляется жуткий тип, сразу видно – рецидивист, страшный, бритый и весь в наколках.

Как говорит Мишка – он атеист, и потому у него наколоты просто жилые дома (!!!). Без куполов типо.

Рецидивист жмет Мишке руку, плюет на ладони, открывает чемоданчик с «инструментами» и своими скрюченными, похожими на крабов ручищами за три минуты открывает сложнейший старый замок.

– Оп-па! Сделано! – радуется рецидивист.

Офицеры приходят в полный восторг и спрашивают Мишку:

– Кто это? Известный в Питере слесарь золотые руки?

Алишер им отвечает серьезно и с почтением:

– Это специалист.

Офицеры спрашивают, нельзя ли его телефончик: мало ли че?

Алишер говорит:

– Нет, он скоро уезжает в длительную командировку. В Мордовию.

– А когда вернется?

– Лет через пять, – отвечает Алишер. – Там тоже специалисты нужны, в Мордовии.

Вот еще кое-что от Мишки Дементьева.

Как-то Мишка пошел в какой-то бар.

А там сидел утонченный такой товарищ, искусствовед по профессии.

Искусствовед после рассказа об очередной потрясающей выставке вдруг горестно вздохнул, взмахнул скульптурными кистями рук и произнес таинственное:

– Иван ушел…

Собеседники закачали головами и стали искусствоведу сочувствовать.

Мишке стало интересно, что за Иван и почему он «ушел», и откуда он таки ушел.

И вот что выяснилось: несмотря на свой утонченный облик, этот самый искусствовед, специалист по Возрождению и работник чуть ли не Эрмитажа, однажды ночью подвергся нападению гопников. Гопники, подкравшись сзади, срезали у него сумку, дали ему по шее и убежали. Но искусствовед оказался нетипичным интеллигентом, догнал одного из них, избил, приволок домой и приковал наручниками к батарее.

– Так он у меня и жил, – рассказывал искусствовед. – Две недели. Через две недели я его отковал, и он уже просто так жил у меня. И вот сегодня ушел…

Сказал и заплакал.

Вон Денис Соловьев в культурном Питере лежит в траве с продвинутой молодежью и базовой семиотике их учит (о чем и сообщает в Фейсбуке).

А мне стоило заснуть на пляже в Сочи, как утром меня разбудил, трогая веточкой, толстопузый мужик в семейных трусах с надписью «Киеву полторы тысячи лет» и сказал:

– Давай побалуемся?

В культурном Питере (правда, на окраине) был у меня еще и диалог с подростками.

В автобусе, в полвторого ночи.

Подростки сильно матерились.

Ну, я им и сказала:

– Ну, вы ребята даете!

Они захохотали, а самый высокий сказал:

– А вам че, мат не нравится?

Сложный вопрос (подумала я, не желая походить на нашу Думу, которая мат запрещает).

– Нравится, – сказала я сдержанно. – Но в тексте, а не на слух.

Длинный подросток нахально подмигнул мне:

– Опаньки! Так я вам напишу свой мат на бумаге.

Я глазом не моргнула.

Взяла ему и свою визитку дала: там, правда, только имейл мой есть.

Длинный обомлел.

И говорит:

– Че, прям вот так на мыло вам мат прислать?

– Ага (говорю). И все производные: посмотрим, какой вы умелец.

– А че такое производные?

– Эх, вы! (сказала я укоризненно). Не знаете, что такое производные! От этих производных мат такой получается – залюбуешься! А вы только два слова говорите – и при этом они существительные!

Тут мне нужно было выходить, но я видела в окне автобуса, что они смотрят как-то растерянно.

Честно говоря, была и я однажды у психоаналитика.

Пришла и говорю:

– Вот у меня проблема, ужас просто…

Он взял блокнот и карандаш.

Я призналась как на духу:

– Мама меня постоянно троллит.

Он внимательно посмотрел и говорит:

– Продолжайте.

Ну, я и давай разговоры с мамой пересказывать.

Он начал хохотать.

А потом погнал меня таки.

И денег не взял.

До меня у него был убивец какой-то: все ныл – как я хочу вас убить, как я хочу вас убить…

– Все-таки про маму смешнее, – сказал психоаналитик. – Хотя, – прибавил он, – работу я свою люблю. А вы у меня время отнимаете.

Что бы еще такое рассказать психоаналитику?

Ведь не придешь же к нему просто так, потрепаться о сломанном ногте.

Мама говорит:

– А ты ему расскажи, что дала консьержке почитать Достоевского, а она обиделась, думала, что это издевка такая. Еще расскажи, как ты с постовым говорила о свободе личности и с дворником Нурали о феминизме. Порадуешь врача: у него таких, наверно, вообще не было.

Как-то мы с подругой выпивали с известным психоаналитиком. У меня дома.

Начали его допрашивать, мол, какие у нас фобии – как ему кажется?

– Нет у вас фобий, – отрезал он. – А если есть, то так, по мелочи… Неинтересно.

Нам стало вдруг обидно: как так, нету фобий? Мы переглянулись…

– Я лестниц боюсь, – сказала я.

– Чепуха, – отрезал он.

– Водопадов и верблюдов, – добавила я.

– Ерунда, – ответил он.

– Мама меня строит, – сказала я.

– Всех мамы строят, – ответил он невозмутимо.

– Мне снилось, что я переспала с Лениным! (привела я последний, как мне казалось, самый весомый аргумент)

– Всем снилось, – мрачно констатировал этот непробиваемый психоаналитик.

– У нее еще неодолимая тяга… к хомякам! – сказала торжествующе Ирка.

– Главное, чтобы хомяки об этом не знали, – вновь мрачно констатировал психоаналитик.

Но все же посмотрел на меня внимательно и говорит:

– Вообще я психов отпетых не лечу… У меня все более-менее здоровые…

– Я их не лечу, они у меня здоровые (процитировала Ирка старый анекдот, извините, про мандавошек).

Тут вошла мама и говорит:

– Она все время про Сталина со мной беседует.

– Это как раз нормально, – сказал психоаналитик весомо.