Татьяна Росс - Больше чем секс. Картинки к Фрейду

На обложке картина художника Антона Эйнсли (Anton Ainslie, Австрия 1801—1871)

Корректор Сергей Ким

Дизайнер обложки Ольга Третьякова

© Татьяна Росс, 2021

© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-3168-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В душе и по образованию я философ, поэтому начнем с философствования. И вспомним основной посыл науки о мудрствовании.

Бытие определяет сознание.

Но что определяет бытие?

Попробуем разобраться. Поверьте, это важно и вовсе не так сложно, как кажется.

При рождении сознание, как пустая флешка, на которую в течение жизни записываются знания о мире и приобретенный опыт. Сначала в память «флешки» заносится информация, полученная от изучения окружающего мира (бытия): это горячее, это белое, высокое, противное, любимое и т. д. На основании собранной информации и формируется представление о жизни, о событиях, о людях. Формируется сознание, которое определяется бытием (тем, что мы видим, чувствуем, ощущаем).

С определенного возраста происходит перемена: не бытие определяет сознание. А сознание начинает формировать то, что происходит в нашей жизни (то есть бытие). Наше сознание, то есть накопленный жизненный опыт, управляет нами, формирует наше бытие (нашу жизнь). Сила мысли (наше сознание) определяет качество жизни. Недаром многие замечают, что, живя в одной стране при одних и тех же условиях, люди чувствуют, будто живут не рядом, а в параллельных мирах. Говоря на одном языке, не понимают друг друга. Но вместе с тем один и тот же человек, переезжая из страны в страну, продолжает жить своей жизнью, которая диктуется не окружающей действительностью, а собственным, его личным опытом и представлениями о жизни.

Но тут к рассуждениям о бытии и сознании присоединяется еще один гигант мысли, великий Зигмунд Фрейд, который считает, что наша жизнь подвластна прежде всего чувственному диктату, сексуальным желаниям. Именно они диктуют человеку его поступки. Вот простой пример, иллюстрирующий эту мысль.

Королева Франции и Наварры Мария-Антуанетта (супруга короля Франции Людовика XVI), выйдя замуж, в течение семи лет не могла стать женщиной вследствие отсутствия секса. Супруг страдал от фимоза (невозможность обнажения головки полового члена из-за узкой крайней плоти), ему требовалась операция, от которой он отказывался. Неполноценность мужа, ненормальный брак (без секса) не могли не сказываться на поведении активной Марии-Антуанетты. Она пустилась во все тяжкие. Балы, развлечения, фейерверки. Неспособность короля была прекрасно известна всему двору и служила темой шуток, а поведение Марии-Антуанетты породило слухи о ее развращенности.

Сторонники фрейдизма не могут не сделать вывод: поведение (бытие) французской королевы определялось ее сексуальной неудовлетворенностью. Чтобы не страдать, она и проводила ночи напролет на балах, танцуя и веселясь. Поведение ее супруга, короля Франции, также определяется его (бытием), неразрывно связанным с мужской немощностью. В итоге мы имеем то, что имеем. А именно французскую революцию. С этим можно спорить, предъявлять доказательства объективных причин, не связанных с сексуальным удовлетворением короля и королевы, но как бы то ни было, именно балы и пиршества Марии в конечном итоге заставили голодный народ взяться за вилы. А балы были результатом сексуальной неудовлетворенности бытия Марии. Круг замкнулся. Фрейд прав. Либидо (сексуальное влечение) определяет бытие.

И если сексуальная неудовлетворенность простого гражданина его неадекватными поступками грозит только окружающим, то неудовлетворенность королей, премьер-министров и президентов – угроза целым народам.

К чему это я? К тому, что только осознав природу своих поступков, мы сможем управлять своим бытием (жизнью). А природа поступков практически всегда опирается на состояние нашего либидо (удовлетворено оно или нет). Только удовлетворив сексуальные желания, мы можем контролировать свои поступки и управлять своим поведением. И жить так, чтобы чувствовать себя счастливым. Об этом мои книги…

п.с. на этом философствования заканчиваются. Начинаются простые истории с глубоким смыслом. Приятного чтения!

1.

Когда кажется, что все кончено…

Говорят, в пятьдесят жизнь только начинается. Мне еще жить и жить до этого возраста, а жизнь, кажется, сдулась. Висит скукоженная, как шарик, который проткнули иголкой. Когда-то он был пышным, наполненным изнутри радостью и надеялся улететь высоко-высоко в голубую даль. Туда, где много света и счастья. А потом появилась почти невидимая дырочка и воздух радости потихоньку стал выходить из него. Сначала незаметно… но однажды – он и сам не заметил, как и когда это произошло, – от шарика осталась сморщенная тряпочка. Без радости и надежд.

Нет, не то чтобы я совсем сдала. На бабку пока не похожа. Вон, соседки… эти точно одной ногой в сторону кладбища повернуты. Сидят целыми днями на лавочке, как толстые пи́нгвины, неподвижные и скучные. У меня и сила есть, и энергии хватает. С рынка сумки тащу, да еще бегом, и одышки нет. Но ощущение сдувшегося шарика все чаще посещает меня. Так рассуждала я, упав на скамейку у подъезда. Баул с продуктами опустила рядом, он выскользнул из рук… бухнулся с глухим звуком об асфальт, покосился, и из него выкатилась головка капусты. Мы с тоской посмотрели друг на друга. Я на капусту. Она на меня. Заснув капусту в сумку, я оглянулась…

Солнце зашло за многоэтажки, но желто-оранжевые блики, вырывающиеся из-за крыш домов, отсвечивали в окнах пятиэтажек, соревнуясь со светом включаемых в квартирах лампочек. То тут, то там вспыхивало очередное окно собственной краской – в одном желтой, как канарейка в зоомагазине, в другом красноватой, как солнечный закат, в третьем противно-коричневатой, напоминающей цвет «детской неожиданности».

«Надо же… никогда раньше не замечала, что окна светятся разными цветами», – подумала я, наблюдая за мелькающими разноцветными огнями. Свет в окнах то загорался, то потухал. Будто светомузыка, сопровождающая игру музыканта. Мне показалось даже, что слышу мелодию. Завораживающую, с нарастанием звука до громкого форте, еще сильнее… фортиссимо. И вдруг мелодия утихала, опускаясь почти до шепота пиано.

Мои руки опирались на спинку скамейки, и я почувствовала ее шершавость. Внимание переключилось с мелькающего света из окон на другие ощущения. Деревянная лавочка, когда-то давно сбитая ленивыми руками местного умельца, теперь выглядела унылым напоминанием былых времен. Краска облупилась, и первоначальный цвет проглядывал с трудом. Двор перед моим домом представлял собой уютный прямоугольник, по периметру опоясанный многоэтажками. Вокруг суетились мамаши, разбирая заигравшихся детишек.