Татьяна Росс - Больше чем секс. Картинки к Фрейду

– Ах, вот вы где! И что, спрашивается, вы тут делаете так поздно? – послышался грозный знакомый голос. Я подняла глаза и увидела подружкиного папу.

– Пап, да мы… гуляли… еще не поздно… только шесть часов, – оправдывалась она, осторожно высвобождаясь от парня, сидевшего, видимо, так к ней близко, что подняться удалось лишь со второго рывка. Я вскочила бодро и выстроилась с подругой в одну линию, готовая нести наказание на равных.

Папа развернулся и пошел в сторону выхода из парка, а мы засеменили за ним. Всю дорогу он молчал и только дома разразился пространной репликой. Он с негодованием говорил о потраченных на воспитание годах и о непослушной дочери, которая обнимается с первыми встречными проходимцами.

– Пап, да не обнимались мы… и почему они проходимцы? Приличные парни из мореходки… – решилась защищаться подруга.

– Почему проходимцы? Да потому что проходили мимо, а вы к ним прилипли, как две… – папа чуть не сорвался, как я догадываюсь теперь, площадным словом, но вовремя овладел собой, что далось ему с трудом. – Приличные парни… это ж надо?!

Папа ходил по комнате, заложив руки за спину, и почему-то сильно напоминал Ленина в разливе. Только кепки не хватало. Он пыхтел и сопел, бормотал что-то себе под нос, явно потихоньку успокаиваясь. Я сидела скукожившись, как побитая собака, ощущая страшный стыд. Нас, приличных девочек, застукали чуть ли не в обнимку с мальчиками. И кто? Папа подруги. Что он подумает обо мне? Он точно решит, что его дочь не могла опуститься до такого кошмара. Ее на этот скользкий путь определенно толкнула я. Мне казалось тогда, что по большому счету папа прав. И нас растили не для первых встречных проходимцев. Но вот для кого? Для кого и для чего нас воспитывали? Это были вопросы, ответы на которые предстояло искать всю жизнь. Пожалуй, до сих пор я их так и не нашла… вернее, нашла, но теперь не уверена, правильные ли это ответы или я их принимаю за таковые…

В тот вечер я поняла одно – мне невыносимо приятно было вспоминать ощущение мужского тела рядом с собой. Впервые я не могла заснуть не от мыслей об эфемерном женихе, с которым я когда-то пойду под венец, а от воспоминаний о симпатичном морячке, который сидел так близко около меня и обдавал жаром… Была ли я готова в тот момент к чему-то более откровенному, не знаю. Что было бы, не попадись тогда на нашем пути этот папа. Решилась бы я поцеловаться с тем мальчишкой или… а может, как раз наоборот, поцеловалась бы и… Гадать об этом можно до бесконечности. Вот уж поистине, неисповедимы пути… Каждое предположение заканчивалось многоточием. Потому что никто не мог бы сказать, что могло тогда и там произойти. В тот день моя судьба захотела сделать оттяжку, дать мне шанс еще немного повзрослеть. Но вскоре случилась история, сделавшая еще один крошечный шаг по пути развития моей сексуальности.

Наши одноклассники, хотя немного и подросшие, все еще отставали в физиологическом развитии, но уже поглядывали в нашу сторону с интересом. Однако на откровенные действия не решались. Правда, и мы-то их в упор не замечали. Какие могут быть интересы к противоположному полу, если за «пол» его не воспринимаешь. Вон, Сашка Огурцов как был толстячком-боровичком в первом классе, так и остался, только разве что подрос немного. А мы-то все прекрасно помнили, как он когда-то с уроков все время в туалет просился. Ему даже кличку тогда дали – «ссыкун». С тех пор прошло много лет. И Сашка давно в туалет не бегает, да и кличку его забыли и называют теперь Огурцом. Но за противоположный пол никто из нас его даже в черном сне принять не мог. Но были мальчики и на год старше. Они казались нам почти мужчинами. А об их детских слабостях знали только их одноклассницы. Поэтому когда один из десятиклассников, симпатичный Максим, стал поглядывать на меня чаще других, я заволновалась. Он был высоким – выше остальных, с длинными, почти по плечи пышными каштановыми волосами, негласно запрещенными школьникам. Обладатель такой прически считался чуть ли не вольнодумцем. Тогда мы все носили практически одинаковую скучно-коричневую форму, но старались хоть чем-то выделиться. У него был модный в те времена дипломат вместо портфеля, а на шее он частенько заматывал шарфик, что делало его очень стильным. Максим притягивал взгляды девочек. Что добавляло его портрету дополнительный бонус.

«Если девчонки смотрят на него в надежде, что он их пригласит погулять после школы, то он стоит и моего внимания», – рассуждала я.

Если всем нужно, то и я хочу… простое правило, которое работает почти всегда. Психологический трюк.

Однажды Максим решился и, подойдя ко мне на перемене, предложил провести после школы домой. Он смотрел на меня странным, незнакомым мне до сих пор взглядом. Вокруг суетились школьники. Младшеклашки бесились, не обращая на нас внимания. Мои и его одноклассники, кто с удивлением, кто с иронией, поглядывали в нашу сторону. То ли от новизны ощущений, то ли от стыда, что меня застали врасплох, я занервничала и почувствовала, как по спине побежала холодная струйка. Мы стояли, неотрывно глядя друг другу в глаза, словно примагниченные, провалившись в бездну, в которой, кроме нас, никого не было. Потерялись мы и во времени.

– Эй… уже звонок прозвенел. Урок начался, вы что… долго еще тут стоять будете? – услышала я и увидела, что вокруг нас никого нет, а в дверях моего класса стоит учительница, строго и недоуменно глядя на нас.

Я вздрогнула и юркнула между нею и дверью, так и не ответив мальчику.

Максим не оставил попытки уговорить меня встретиться с ним и продолжал подходить ко мне после уроков еще и еще. А я по-прежнему, хоть и с придыханием, отказывала ему. Почему я это делала? Ведь он мне нравился. Плюс к тому же я все еще помнила тот жар, испытанный мной, когда рядом сидел морячок. Я четко понимала, что могу испытать то уже почти забытое ощущение с Максимом. И ведь он вовсе не «проходимец». Мы учимся в одной школе. И видимся каждый день.

Что же заставляло меня раз за разом отказывать ему? Теперь я понимаю. Это был страх. Страх, вобравший в себя все те ужасы, касающиеся отношений с мужчиной, которые были мной услышаны за всю небольшую мою жизнь, впитаны сознанием, как лакмусом . Эти истории плотно улеглись в мозгу и укрепились там надолго, сцепив их одним-единственным ощущением – страхом, как печатью. Тут был и кусочек страха перед спущенными штанами алкаша, который может затащить в подъезд и засунуть в рот… и страх быть наказанной за запретный поцелуй, отданный не мужу, а «первому встречному». Глупые и наивные присказки бабушки о том, чтобы я не «принесла в подоле», цементировали страхи в один большой ком. Ком, не дающий сделать хоть шаг навстречу удовлетворению все настойчивее мучающих меня желаний. Внутри все давно ломило в сладостной истоме. Организм созрел. И уже давал сбои от нереализованных страстей в виде головных болей. Но однажды вожделение, уже сформированное, но еще не осознанное мною, победило страх.