Владимир Цимбалистов - Кодекс имиджмейкера

Хоронили его невдалеке от могилы Звонарева. Профатилов с удивлением заметил, что вокруг покоится только номенклатура: «Видимо, на кладбище выделены чиновничьи места. Так кабинетами, отделам, структурными подразделениями и лежат, родимые».

Те же люди из городской администрации говорили те же речи, что и на похоронах Звонарева. «Дежа вю», – констатировал Михаил Иосифович.

И лишь Кутовой, лихо шпарил по написанному Маней тексту. Говорил, что не запугают нас злобные силы, не согнут, не поставят на колени, и он клянется на могиле кандидата пройти этот избирательный марафон до конца:

Теперь, с отказом от борьбы Сафонова и со смертью Повертайло единственным соперником Кутового, продолжавшим борьбу, остался Явлунько.

Председатель колхоза «Родина» Григорий Михайлович Явлунько по опросам и расчетам победить не мог ни при каких обстоятельствах, а вот оттянуть часть голосов – так запросто. Особенно работников родного хозяйства.

Поводом для всплытия шаромыгинского «Перископа» среди бескрайних стылых колхозных полей послужило письмо крестьян губернатору, состряпанное Марией Профатиловой. «Разберитесь и помогите!», – взывали «пайщики» «Родины» к высокому начальству. – «Помещение для выдачи хлебушка не отапливается и не освещается. Мы часами ждем на морозе хлебовозку. Замерзаем».

Шаромыгина копнула унавоженную крестьянскую действительность глубже. Завела речь о несправедливом распределении доходов, получаемых от эксплуатации земли.

Выяснилось, что средний пай, доставшийся крестьянам в наследство от обанкротившегося и развалившегося когда-то колхоза-миллионера – десять гектаров.

Паи свои крестьяне сдают в аренду предприятию, где директорствует Явлунько. И хотя предприятие гордо именуется прежним названием «Колхоз «Родина», на самом деле является обществом с ограниченной ответственностью с копеечным уставным капиталом.

Хозяева же земли за сданный в аренду пай получают ежегодно полторы тонны фуражного зерна, двадцать килограммов растительного масла, мешок сахара, мешок муки и двести буханок хлеба.

Много это или мало? Как посмотреть. Если вывалить это добро в сарай, то вроде и немало. А если пересчитать все получаемое по рыночным ценам и перевести в звонкую монету, то сумма за пользование десятью гектарами земли окажется смешной.

– А что же оставляет себе землепользователь Явлунько со взятого в аренду у крестьян земельного пая? – задалась вопросом в телеэфире Шаромыгина. Опираясь на данные сельхозуправления о средней урожайности в колхозе «Родина» и зная рыночные цены на зерно, Лара выяснила, что крестьян обирают, как липку. Их доход составляет всего лишь пять процентов от всех богатств, которые щедро дает свободнинская земля. Остальные девяносто пять Григорий Михайлович скромно оставляет себе.

– Феодализм! – полыхала в телевизоре ведущая. – Нет! Это и того хуже! Это чистой воды рабовладельчество! Как вам не стыдно, Григорий Михайлович, грабить своих земляков! И не родина ваш колхоз для них вовсе, а горькая чужбина!

Конечно же, журналистка показала и огромную помещичью усадьбу, в которой живет Явлунько, и размером с добрую хатенку люксовый внедорожник, на котором он ездит.

Шаромыгина испинала Явлунько, как могла. «Перископ» неделю крутили в повторах в разное время суток, пока все свободнинцы его не посмотрели.

И напрасно потом Григорий Михайлович рвал рубаху на себе и рассказывал на общем собрании пайщиков о социалке, которую он тащит на себе, о повышении цен на топливо, семена, удобрения, средства защиты растений и многое-многое другое, из чего складывается продуктивный крестьянский труд. Народ его не слышал.

Пайщики требовали пересмотра договора аренды земли и увеличения выплат за её аренду. Ещё вчера горячо поддерживаемый своими землячками-родинцами, сегодня Явлунько стал с той же силой ими яростно ненавидим – любовь народная очень переменчива.

Встречи с избирателями выматывали Кутового. И хотя он следовал всем профатиловским рекомендациям, общение с горожанами тяготило.

Размеренно шагая изо дня в день в благодать далёкого далёка, строя масштабные планы, принимая замечательные программы развития города, Кутовой понимал, что кое-что, так, по мелочи, он упускает. Оно и понятно: лес рубят – щепки летят. Так нас учили комсомол и партия.

Но он и предположить не мог, что этих мелочей набралось так много. И теперь, на встречах со свободнинцами, вдруг выяснилось, что эти мелочи и есть основные проблемы каждодневной жизни тысяч людей. Несдерживаемая более плотиной замов, секретарей, чиновников коммунхоза, лавина бытовухи захлестнула Ивана Ивановича. Лёгкие крылья грандиозных планов и обещаний избирателям намокли и слиплись в беспросветности – не расправить.

Мэр катал желваками злость, исписывал на каждой встрече в ежедневнике страницы жалобами и просьбами свободнинцев, а вечерами устраивал телефонные планерки, которые замы тут же окрестили «Спокойной ночи, замыши!». Вот уж где Кутовой давал себе волю, комментируя дневные записи:

«У нас в доме нет воды. У всех маленькие дети. Запасы питьевой воды закончились. На протяжении последних лет неоднократно обращались в городскую администрацию, где нам отвечают, что виной всему плохая магистраль. Неужели нельзя её один раз и навсегда отремонтировать?»

«У меня в квартире нет воды. Я нахожусь в декретном отпуске. Ежедневно хожу в ЖЭУ, но ничего не могу добиться. Они обещают, но ничего не делают. На улице колонок нет. Что мне делать? Где брать воду?»

«Мне скоро исполнится сто лет. Я вдова геройского участника Великой Отечественной войны. У меня нет воды. Без воды работает газовый котел. Боюсь подорвать себя и весь дом. Но если я не буду его топить, то замерзну – на улице мороз. Местные власти не хотят помогать.»

Мэр сделал паузу, прокашлялся, глотнул водички и зычно спросил:

– Мураков, Гобля, слышите меня?

– Слышим-слышим, – торопливо и разноголосо заверили из телефонной трубки.

– А остальные, так сказать, местные власти?

– Слышим-слышим, Ван А-а-ныч-ч-ч, – прибойной волной накатил гул чиновничьих голосов.