Юрий Елисеев - Симметрия мира

Кахайя очень расстроилась, потому что фигурка ей тоже нравилась. Она напоминала ей рыбу, которая носила в себе деток, иногда выпуская их погулять. Ещё игрушка была похожа на беременную женщину с пятью дочками внутри. Она представляла себе, что когда-нибудь будет носить в себе таких же маленьких детей, только не пятерых, а двоих или троих и лучше пусть они будут похожи на мужа. В моменты близости со мной Кахайя часто кричала на своём языке непонятные мне слова, рычала и металась, как в бреду, это поднимало мое мужское достоинство и самомнение на дальнейшие подвиги. И только позже я узнал, что тем самым она отгоняла злых духов, которые, по её мнению, могли войти в плод. Так кричали все женщины тораджи испокон веку. Однажды я вернулся из мастерской домой после работы. Кахайя сидела за столом на кухне, явно ожидая меня, причём, по её виду было ясно, что дело очень важное.

– Что случилось, малыш? – спросил я.

– Всё хорошо, любимый. – сказала она и, после небольшой заминки продолжила.

– Я хочу попросить тебя о чём то…

– Попроси. – сказал я. Я был заинтригован.

Кахайя встала и, подойдя к шкафу, достала склянку с какой-то жидкостью.

– Вот это надо выпить. – сказала она и протянула мне склянку. Я недоверчиво посмотрел на мою подругу и покачал головой.

– Я не буду это пить. Что за гадость?

Кахайя умоляюще посмотрела на меня и, снова протянув мне флакон, сказала.

– Выпей пожалуйста, это не гадость, это для детей… – Видя крайнюю степень сомнения на моем лице, Кахайя рассказала о том, как лечат бесплодие в деревне Тораджи: если пить это снадобье неделю, то мужчины становятся как кролики способными ко многому. Я спросил, почему она думает, что я бесплоден.

– Потому что мы вместе уже четыре месяца… А я не беременна! , потеряв терпение воскликнула молодая женщина. Я, как мог, успокоил её, объяснив, что на это могут быть множество причин, перечислил несколько из них и посоветовал подождать с выводами. Кахайя успокоилась и, не найдя больше аргументов, улыбнулась и опять протянула мне склянку.

Перед самым отъездом в Джакарту, я получил от моего галерейщика Якова Циммермана из Нью Йорка сообщение о том, что две мои работы были проданы на аукционе и на мой счёт упала солидная сумма. Яша был моим старым товарищем, так же, как и я, покинувший «совок» для воссоединения с еврейской родиной, но поменявший свои планы и маршрут, как и сотни других эмигрантов, в немецком городе Мюнхене и разъехавшихся по миру в поисках тёплых мест. Не будучи евреем, но приобщённый к этой уважаемой нации фиктивным браком с Лилей Циммерман, сестрой Яши, которой было заплачено триста рублей, я беспрепятственно покинул страну. В Мюнхене наши пути с Лилей и Яшей разошлись – они отправились в штаты, куда и планировали, а я остался в Мюнхене, где поначалу мне приходилось несладко. Впрочем, я был молод, полон амбиций и то обстоятельство, что меня постоянно нагибали, никак не угнетало мою наследственную гордость и генетический код победителя. Поработав пару лет на чужое имя, мне удалось устроить выставку своих работ, после которой дела мои пошли в гору. Высокий профессионализм и выразительная пластика скульптур – редко встречавшееся сочетание в современном искусстве Европы, возбудили повышенное внимание к работам и дали мне возможность двигаться дальше. Из Мюнхена я перебрался в Париж, где открыл собственную галерею и через год женился на Юлии, дочери Ивана Сорокина, русского писателя давно осевшего во Франции и почти забывшего свои русские привычки и родной Псков. Мы жили в небольшом доме в Сен-Дени. Детей бог не дал, и мы не стремились к этому – жили для себя, безоглядно и счастливо. Беда пришла на девятый год, неожиданно и стремительно разрушив нашу жизнь. Юлия умерла. Вместе с ней умер интерес к окружающей меня жизни. Я тупо запил, как это умеют делать только русские – планомерно и неуклонно двигаясь ко дну. Там я, скорее всего, и оказался, если бы не вмешался тесть, который буквально вытащил меня из этого омута. Он заставил меня взять себя в руки и начать жить заново. Я перебрался в Нью-Йорк, к его брату, который помог мне с обустройством в городе. Потом, уже через полгода, когда начал активно заниматься творчеством и налаживать связи в богемной среде Нью-Йорка, на одной из вечеринок я столкнулся с Яшей. После первых проявлений удивления и радости, он рассказал мне, что живёт здесь с тех пор, как приехал из Мюнхена, что у него антикварный магазин, художественная галерея и большие связи в аукционном бизнесе. С этой встречи началось наше тесное сотрудничество, и Яша стал моим официальным галерейщиком. Теперешняя весточка от Яши была очень кстати, так как финансы мои требовали новых вливаний. Я поблагодарил его за хорошую новость и выразил надежду на скорую встречу. Конечно, в Нью-Йорк в ближайшее время я не собирался, но этого требовали законы лицемерия. Закончив с этим, я пошёл давать указания Сухарто, что делать, пока нас не будет дома.

В Джакарту мы прибыли водным путём. Кахайя ни за что не хотела лететь самолётом, и мы больше суток добирались в столицу на пароходике, курсирующем между Сулавеси и Явой. Всю дорогу нас донимали, непонятно откуда взявшиеся мухи и компания румынских шахтёров, весёлых и шумных, как цыгане. Они бродили по кораблю и живо напоминали наших молдаван, предлагая вино и брынзу всем, кого встречали на своём пути. В конце концов, они настолько достали немногочисленных пассажиров, что в их глазах, я читал созвучные с моими мысли о том, как следовало поступить с обузой такого рода настоящим мужикам, почитающим кодекс морского братства. Покуролесив до глубокой ночи, шахтёры угомонились на три коротких часа перед рассветом и утром, протрезвевшие, с виноватым видом сошли на берег и растворились в толпе приезжих. Через минуту я забыл о них, как о досадном фрагменте не самого удачного путешествия. Здесь же у причала мы с Кахайей наняли такси, и разговорчивый малаец отвёз нас в гостиницу. Предстоящих дел и экскурсий запланировано было много. Мы решили сначала отдохнуть с дороги. Когда спустились вниз, в отеле было обеденное время. Ресторан оживлённо шумел. Посетители сновали между столов с едой и наполняли ею свои тарелки. Мы присоединились к ним. Кахайя взяла печёные овощи, креветки и кокосовый сок, а я, с присущей мне невоздержанностью – сутей, местный вид шашлыка, утку по-Пекински, баварские сосиски с тушёной капустой и бокал чешского «Зубра». Устроившись у окна с видом на церковь Святой Девы Марии, мы насладились видом неоготических башен и искусством кухни отеля. Кахайя глядела на меня счастливым взглядом маленькой девочки, впервые попавшей в волшебную страну. Так далеко она ещё никогда не выбиралась и ей безумно всё нравилось. Кругом были доброжелательные, приветливые лица, которые располагали к общению. Кахайя кивнула в ответ на улыбки двух мужчин, адресованных мне, но ошибочно принятых ею на свой счёт. Глядя на их безупречные манеры, по разговору я определил в них англосаксов, а по манере поведения и одежде – геев. Я не любил геев и холодно относился к англосаксам, но не стал разубеждать свою подругу, когда она, наклонившись ко мне и указывая на них глазами, шепнула: « Какие они милые». Мы поели и, немного посидев, вышли из отеля. Адское пекло улицы живо напомнило мне наши Селезнёвские бани с их непревзойдённой парилкой, которую пестовал и ревностно оберегал от постороннего вмешательства само назначенный парильщик Аристарх Всеволодович Сёмин, который знал в этом толк и до конца своей жизни держал марку лучшего мастера в Москве. Пар у него был такой густой силы, что мужики вползали на подмостки, прижимаясь к деревянному настилу, охая и дыша через раз, пока осаждался жар. Аристарх ходил между телами в своей неизменной «будёновке» и, помахивая вениками, отпускал скабрёзные шуточки, которые я, как и парилку, запомнил навсегда. Под палящими лучами солнца мы прошли по улице до Мечети Независимости, увенчанной громадным куполом, способным перекрыть футбольное поле и направились к монументу Независимости, видимому из любой точки города. Похоже, с независимостью в стране были большие проблемы, так, по крайней мере, утверждали средства информации руководителей страны от Сукарно до Сухарто. Официально независимость была обретена после войны в тысяча девятьсот сорок пятом году, о чём свидетельствовал герб Индонезии, а точнее мифическая птица Гаруда, в оперении которой была зашифрована дата провозглашения республики. Она имела девятнадцать перьев в нижней части тела, сорок пять на шее, что составляло год окончания войны. Восемь перьев в хвосте намекали на август, а семнадцать перьев в каждом крыле – на число. Мы добрались до монумента достаточно быстро, он словно магнитом притягивал на площадь массы людей, которые текли к нему со всех сторон, как на маяк, и разбившись о сто тридцати метровый обелиск, отхлынув, текли дальше. В толпе нас протащило мимо монумента Монас , мы не успели зацепиться за очередь, стоящую у входа в обелиск и нас понесло на улицу Мердека, где через полкилометра выплеснуло в огромный торговый центр. Отдышавшись в прохладе, я вспомнил о своём решении купить кольцо и отправился на поиски ювелирного магазина. Кахайя крутила головой и шла следом, вцепившись в мою рубаху, как ребёнок за юбку матери. Ювелирный я нашёл на втором этаже здания. Продавщицы ( китаянки местного разлива) и толстый индус, видимо хозяин магазина, похожий на одетого в белый Пенджаб и чёрный тюрбан борова, сразу взяли нас в оборот, предлагая то колье, украшенное жемчугом, то серьги размером с блюдца, то серповидные диадемы. Хозяин так масляно глядел и с таким животным трепетом прикасался к Кахайе, что мне до невозможности захотелось дать ему в рожу , но поглядев на устрашающего вида охранника с кулаками чуть больше моей головы, я воздержался. Стало интересно, как далеко зайдёт местный ловелас и как это отразится на цене кольца. Кахайя, видимо, поняв мои намерения, стала заигрывать с толстяком. Тот вне себя от счастья пустился в обольщение моей возлюбленной. Похоже, он принял Кахайю за мою дочь и вовсю одаривал меня своим радушием, а мою спутницу – обаянием. Сладострастие, превратившее его лицо в набор восточных сладостей, было настолько приторным, что вскоре я поспешил прекратить его воркование и попросил перейти к делу. Тот, всё ещё находясь в состоянии влюблённого голубя, жестом фокусника рассыпал перед девушкой дюжину колец и заведённый красотой молодости и действием тестостерона, предложил хорошую скидку. Мы купили у него шикарное кольцо за полцены и отбыли не прощаясь. Уходя, я поймал странный взгляд, которым индус обменялся со своим охранником. Следующие полчаса, Кахайя не сводила счастливых глаз с кольца, всё ещё не осознавая того факта, что ей сделали предложение. Конечно, она давно ждала этого и даже представляла в своих фантазиях, но теперь, когда всё случилось, была по-настоящему переполнена радостью. Пока бродили по городу, рассматривая достопримечательности, которые компактно расположились в районе площади Независимости, незаметно подошло время ужина и мы, сделав приличный крюк, приблизились к своему отелю. Усталость, а так же необходимость поесть, подсказали нам дальнейшие действия, поэтому, преодолев пару кварталов, мы вошли в прохладный холл гостиницы. Портье восхищёнными глазами проводил фигуру Кахайи и осёкся, встретившись с моим взглядом, обещавшим ему долгое лечение у специалистов опорно-двигательного аппарата. У лифта я задержался, пропуская невесту в кабину и, войдя следом, нажал кнопку этажа. Двери закрылись, но прежде я успел заметить знакомую фигуру охранника из ювелирного магазина, который подходил к стойке администратора. Я удивился, но тут же нашёл этому разумное объяснение тем, что появление охранника могло быть простым совпадением или я, попросту, ошибся, приняв за него другого человека. Мы приняли душ, немного отдохнули, затем спустились в ресторан. Охранника или кого-нибудь похожего на него в холле уже не было. Я подумал, что возможно мне действительно привиделось и, немного успокоившись, всецело отдался разнообразию кулинарной фантазии шеф-повара отеля. Выбрав всё необходимое и захватив два бокала вина, любезно предложенные барменом, мы направились в зал. Наш столик был занят. Компания англосаксов заметно разрослась, это наводило на мысль, что возможно в гостинице намечается слёт представителей нетрадиционной ориентации. Кахайя помахала давешним знакомым свободной рукой, собираясь подойти к ним, но я одёрнул её и увлёк за пальму в центре зала, где, сосредоточившись на еде, я забыл и геев, и привидевшегося мне охранника. После ужина мы вышли из отеля, чтобы продолжить знакомство с городом. Джакарта вечерняя понравилась мне куда больше. Жара, плавившая асфальт и мозги у большей части населения наконец спала, и город вздохнул свободно. Он окрасился огнями, принарядился в светящиеся одежды рекламных щитов и начал свою ночную порочную жизнь, полную неги, музыки, соблазнов и любви. Мне показалось, что людей на улицах стало значительно больше, они преобразились в сказочных героев, похожих на персонажей «Рамаяны», которые воплощали сюжет древнего эпоса в декорациях современного индонезийского города. Сравнение показалось мне удачным и близким к индусским традициям местного населения. Это было забавным, мне стало беспричинно весело от реальности происходящего. Я ничего не курил и не принимал запрещённых препаратов, но почувствовал себя Рамой, а Кахайю – своей женой Ситой. Улица окуталась дымкой от благовоний и покрылась пятнами светящихся огней, плывущих среди колышущейся толпы. Голова моя немного кружилась. Оглянувшись вокруг, я узнал в проходящем мимо полисмене Лакшмана, своего младшего брата, который сопровождал меня в изгнании и Ханумана в виде высоченного памятника, изображавшего обезьяну на коньках. Я шёл по улице, улыбался встречным людям и не понимал, насколько был близок к сюжету бессмертного эпоса и динамике развивающихся в нём событий. В прекрасном настроении мы приблизились к дворцу Мердека, бывшим когда-то резиденцией генерал-губернатора Голландской Ост-Индии. После войны он был переименован во Дворец Независимости. В толпе зевак было много европейцев в одеждах туземцев, с которыми азиаты охотно делали совместные фото, для того, чтобы потом поместить изображение с экзотикой на стенку своего жилища. В этой части света, где так много людей имеют своё представление о красоте, одежде и самой жизни, появление представителя другой расы было сравнимо с появлением Миклухо-Маклая среди папуасов Новой Гвинеи. Я оценил насмешку истории, и мне представилась фигура папуаса на Уолл-стрит. Мне стало удивительно просто понимать, что происходит, и видения, начавшиеся у отеля, продолжились здесь, у дворца Мердека. Ощущение раздвоенности превращало реальность в сюрреалистические подмостки, на которых двигались древние персонажи. Я опять увидел Дашаратха, своего отца, который умер, не дождавшись моего возвращения, Лакшмана – брата моего, последовавшего за мной и другого брата – Бхатара, занявшего мой трон; я увидел свою Ситу, стоявшую передо мной в королевском наряде. Моя голова беспричинно задёргалась, будто в танце, всё вокруг завертелось, скручиваясь в одну точку, где я узрел скользящего по небу Шиву, который указывал на каких-то людей, приближающихся к нам с Кахайей. Среди них я узнал охранника и главного своего врага- Равана, так сильно напоминавшего хозяина ювелирного магазина. Я сделал шаг, чтобы схватить его, но в глазах моих померк свет и я устремился во тьму….