Анатолий Гусев - Россия на изломе

Гранаты повисли как раз над ящиками со снарядами, начинённых шимозой. Василий осторожно разматывал верёвку, натягивая её так, чтобы гранаты не упали раньше времени. Опасно, но что делать, если взрывчатка с детонирующем шнуром застряла где-то под Читой?

Волков дошёл до ложбинки, лёг в неё и отпустил верёвку. Раздался взрыв, земля дрогнула, Васька вскочил и тут казака накрыл ядовитый дым. Василий потерял сознание.

Очнулся он среди японцев. За столом, на против Волкова сидел офицер с тремя звёздами, рикугун-тайи. К нему подошёл офицер с одной звездой в петлицах и на рукаве.

– Старый знакомый. Я рикугун-шой, моё имя Кояма Такаши. Могу я узнать ваше? Настоящее. Вы больше похожи на монгола, чем на китайца.

Волков неопределённо пожал плечами:

– Можете. Хорунжий Василий Аввакумович Волков.

– Вот это настоящее трудное русское имя. Неужели вы не знали, что дым от шимозы ядовит? – продолжил офицер.

– Знали, но как-то не учли, – ответил Василий, – мы же казаки, на месте не стоим, скачем. Ну, вы видели.

– Видел. В набеге на Инкоу участвовали?

– Ну, а как же, с полком, – гордо заявил Волков.

– Вы знали, что за взрыв склада, в случае поимки вас ждёт расстрел?

– Так это в случаи поимки. А где вы так по-русски научились говорит?

– Во Владивостоке. Я там три года работал прачкой.

– Шпионили?

– Нет, получал разведданные. Мы отвлеклись. Так вот – вас расстреляют.

– Судьба такая, – вздохнул Василий.

– Вы не боитесь смерти?

– Да как же не боятся её безносую? Боюсь.

– По вам не скажешь.

– Доля казачья, – опять пожал плечами Волков.

– Согласно кодексу чести самураев, из двух дорог надо выбрать ту, что ведёт к смерти.

– Глупость, – сказал Васька, – зачем тогда жить? Можно было и не рождаться. А уж если родился, то живи, скот разводи, хлеб сей, детей рожай. Глупые вы, японцы.

– Вы же жизнью рискуете, а не хлеб сеете.

– Так война. Вы же на нас напали. А казаки на то и нужны, чтобы свою землю защищать.

Офицер с тремя звёздами, рикугун-тайи, что-то сказал офицеру с одной звездой. Ригугун-шой поклонился в сторону рикугун-тайи, затем повернулся к Волкову и сказал:

– Мой командир, достопочтимый Ямагути Исаму, считает ваши слова оскорблением, по поводу самураев. Ямагути Исаму сам самурай.

– А этот Яма… как там его, русский знает?

– Знает, но говорит плохо, букву «л» выговорить совсем не может.

– Тоже был прачкой во Владивостоке?

– Нет, у него было другое занятие.

– Ну, оскорбился и чего дальше?

– Он хочет вызвать вас на поединок.

– Лично меня расстреляет?

– Не надо зубоскалить.

Между тем, Ямагути Исаму достал длинный свёрток, медленно с почтением размотал его и достал из ножен длинный клинок с длинной рукоятью.

– Это катана – меч самураев, – пояснил рикугун-шой.

– Хорошо, – сказал казак, – и что?

– Он с ним выйдет на поединок с вами.

– А я с чем?

– А с чем бы вы хотели?

– С шашкой. Но в пешем строю я ей махать не очень умею, да она и не приспособлена. Нас учили, но… У вашего Ямы будет преимущество. Мы, казаки, на коне всё больше. Но на коне… Собака, сидя на заборе, чувствует себя уверенней, чем японец в седле. Тут у меня будет преимущество.

Ямагути Исаму опять что сказал.

– Сердиться?

– Нет. Достопочтимый Исаму-сан говорит, что ценит ваше благородство, но вы его опять оскорбили. Он самурай и сидит на коне не хуже вас.

– Я приношу свои извинения, но у меня всё равно нет ни моего коня, ни мой шашки.

– Пиши записку в свой полк, просите, что надо. Мы передадим.

Перед позициями Первого Верхнеудинского казачьего полка появился конный японец с белым флагом. Он кинул в сторону русских заострённую палку, она воткнулась в землю, к ней привязана белая бумага. Японец развернул коня и ускакал к своим.

Белая бумага, оказалась письмом.

«Здравия желаю. Пишет хорунжий Василий Аввакумович Волков. Приказ исполнил, попал в плен, расстрел заменили поединком с японским офицером. Христом-Богом прошу прислать мне моего коня, мою шашку и форменную одежду.

Хорунжий Волков».

– Вот, Васька, – произнёс полковник с досадой, – но хоть склад взорвал.

Васькиного рыжего коня с шашкой и одеждой отправили к японским позициям.

Вскоре от японских позиций на нейтральную территорию выехали два всадника. Один из них хорунжий Волков на рыжем коне в казачьей форме и при сабле. Другой – странно одетый японец со странным оружием.

– Японец, в кимоно одет, – сообщил полковник, глядя в бинокль, – самурай должно быть и с мечом самурайским. Не всех, видать, их в Японии перебили тридцать лет назад.

Всадники разъехались, развернули коней, встали лицом друг к другу. Японец поклонился, казак приложил правую ладонь к виску. Противники обнажили оружие и помчались навстречу друг другу. Кличь «банзай» и «ура» слились в единый рык. Всадники разъехались невредимые, развернулись и опять поскакали на встречу, поднимая столб пыли. И вот из пыли вылетел конь, волоча за собой японца. Василий салютовал шашкой и отдал честь японской стороне.

– Ах, ловок Васька, – сказал восхищённо полковник, – почти до пояса самурая разрубил.

Волков развернул коня и шагом направился к своим. И тут с японской стороны прозвучал выстрел. Васька прогнулся и снопом упал с седла. Рыжий конь, обнюхал хозяина и поскакал к своим.

Казаки разом поднялись. Полковник, не отрываясь от бинокля, прорычал:

– Отставить. Назад.

– Ваше высокоблагородие, может быть он ещё жив.

– Может быть, – согласился полковник, – только там два пулемёта вас ждут, а у нас такой механики нет. Ишь, какие хитрецы. Теперь японцы точно знают, какая часть на этом участке. И они точно знают, что казаки даже мёртвых своих не бросают, вытащить стремятся, вот пулемёты и приготовили. Ждём до ночи.

– До ночи может и не дожить, если ранен.

– Казачья доля такая. Ждём. Коня его лучше поймайте, суда бежит.

Ночью казаки добрались до тела Волкова, урядник приложил ухо к груди.

– Ну, слава Богу, жив. Дышит ещё.

12.02.2022 г.

Шёл бесконечный дождь. Мокрая тайга стояла по обе стороны реки Лены. Капли дождя создавали круги на водной глади реки, стучали по доскам шитика, по шалашу на нём. Шитики толкали шестами и гнали вниз по течению реки. Шли от Жигалово к Усть-Куту. Ехала специальная комиссия, девять человек, из Москвы и Санкт-Петербурга под началом сенатора Сергея Сергеевича Манухина. Ехали расследовать Ленские события, произошедшие в начале весны этого 1912 года.

Туда же и одновременно с ней следовала и вторая комиссия. В честности сенатора Манухина никто не сомневался, но российская общественность в лице адвокатуры Москвы и Санкт-Петербурга решала послать собственную комиссию. В неё входили присяжные поверенные Кобяков и Никитин, а председателем назначили молодого, ему тридцать один год, но уже именитого и успешного адвоката по политическим делам Александра Фёдоровича Керенского.