Алина Талалаева - Ямма №6 (12)

– Это смотря что вы напишете.

– Я-то ничё писать не собираюсь, – говорю. – Не ради известности я всё это делал. Вот ответьте, доктор, кем они меня там выставляют? Просто любопытно. Натуральным чудовищем небось? Монстром, наверно, обзывают, да? Тварью кровожадной какой? Что скажете?

– А что мне сказать, Николай? – разводит он руками. – О делах своих вы и сами прекрасно всё знаете.

– Знаю, ещё б не знать. Самая что ни на есть замечательная пора моей блядской жизни! Каждую ночь мне снится, заново всё переживаю. И вот что, доктор: воротись я сейчас в прошлое, поступил бы точно так же, как поступил. Ничё бы менять не стал! Такое… Понимаете, это надо прочувствовать! Божественно, восхитительно – слов других нет! – На этом я отворачиваюсь, вздыхаю: – В принципе, хули я тут распинаюсь? Вам же меня вовек не понять. Вы человек нормальный, учёный. Обычный человек. Смотрите на чудищ вроде меня да диагнозы ставите. Вона и мне поставили… Разговоры разговаривали, вопросы всякие задавали, да в тетрадке своей что-то черкали. И что с того? Ничё ведь не изменилось, верно? Тех, кого я… ну, это… в общем, их к жизни не возвратить. А по мне, насколько известно, дело уже решённое. Не видать мне больницы с санитарами, э-эх…

– Продолжайте, – шепчет он, пристально глядя на меня.

– А чё продолжать-то? – пожимаю плечами. – Смысл вашего сегодняшнего визита, а? Или вы, доктор, ко мне вдруг симпатией прониклись?

Это, конечно же, очередная шутка. Люблю я их вот так подначивать. Уж очень нравится мне, как у них физиономии перекашиваются… И что-то такое в глазах мелькает… Страх, что ли? Не иначе как запятнать свою репутацию боятся. Дружба с ненормальным в мире нормальных – это ж клеймо на всю жизнь. Как ни старайся – не отмоешься.

– Я уже говорил, – ворчит психиатр, – что не путаю практику с личной жизнью.

– Да-да… – хохочу. – Уклончивые односложные ответы – так это, кажется, называется? – Отдышавшись, сообщаю: – Истины в них ни на гран, доктор. В принципе, её ваще нигде нет, истины этой. За исключением… Точно! Знаете, где она скрывается, та самая истина? Как до неё докопаться, знаете?

– Как?

Его глаза блестят каким-то странным блеском. Ему настолько интересен мой ответ, что он даже слегка подаётся вперёд.

– Всё просто, – говорю, – прижимаешь остро наточенное лезвие к горлу какой-нибудь девчушки, а то и подвешиваешь её за руки – так, чтоб ногами земли не коснуться. После какое-то время спокойненько себе измываешься… ну, чтоб во вкус войти, чтоб тварь эта серьёзность твоих намерений уяснила. Пускай свыкнется с мыслью, что пиздец ей, – нету ничего дальше! Только истерзанный труп в лесу и, может, этот… Иисус на небесах. Вот где истина, доктор. В глазах этой твари дрожащей. Ничего другого – сплошная, сука, истина! Весь смысл бытия там скрывается.

– Интересно.

– Интересно? – Усмехаюсь. – Да вам этого вовек не понять – вы ж нормальный! Вы за свою жизнь наверняка никого больше мухи и не обидели. А откуда в ней, в мухе-то, истина? Нихуя там нет. Даже души нету, если верить христианскому учению.

– А в людях, стало быть, есть?

– О чём вы? Об истине или о душе? Душа – она в людях, конечно же, имеется. Какая-никакая, но всё-таки… И она к Богу стремится, душа эта. А в момент, когда она уже отойти готова, когда её дыханием смерти овеяло, и вся житейская шелуха разом счистилась, – в тот миг вы и лицезрите истину. Всё-всё видите! Вся суть нашего блядского мироздания открывается! Вот так просто, но… только в момент смерти.

– Значит, ради этого… – Он запинается, подбирает слова.

– Что? Убивал-то? Вы ж не единожды уже спрашивали. Неужто ответов моих вновь послушать захотелось? Так слушайте: нет, не ради этого. Я ж поначалу неопытный был – уже позже смекнул, что к чему. Гораздо позже. Сами посудите, откуда мне было знать, что там такое, если я никого не убивал до этого? А убийство… Нравилось мне человека жизни лишать. Слышите, доктор? Нравилось! Вкус у меня к этому делу выработался.

– Какого рода вкус? Что вы чувствовали, Николай?

– Что чувствовал? Хм… Да куда вам до такого! Это как… ну… абсолютный кайф, что ли. Тут со слов малопонятно – пробовать надо. А вот попробовав уже никуда не денешься. Моментальное привыкание, ага. Даже зверь лесной какой, если крови людской отведает, то ничё другого больше и не захочет. Не даром таких сразу отстреливают. В противном случае – всё, людоед! Чего уж о людях-то говорить? У человека вкус к убийству издревле заложен в его биологии. Мы ж всю нашу историю только и делаем, что друг дружку изничтожаем. По всякого рода причинам, а частенько и без причин.

– То есть вы просто-напросто подчиняетесь законам природы?

Забавный он, ей-богу!

– А кто им не подчиняется? Вы, доктор? Увольте! Вы сидите тут, задаёте всякие дурацкие вопросы, хотя, насколько мне известно, ваша работа со мной уже завершена. Мне ведь всё сообщили – и про временное снятие моратория, и про казнь, даже сам приговор объяснили, чуть ли не разжевали да в рот положили. Второй человек после Чикатило! Ну пиздец! Столько, блять, почестей! У нас героям войны столько внимания не уделяют, сколько убийцам. Уж я-то знаю – поверьте!.. Меня, кстати, с Чикатило ещё не сравнивали?

– Он ваш кумир?

– Скажете тоже, доктор. Я чё, по-вашему, пигалица десятилетняя, что ли, кумиров себе заводить? Бросьте! Какое мне дело до очередного изувера? В этом мире дело должно быть только до себя, до тех вещей, которые нравятся и жизненно необходимы.

– Даже если они вступают в конфликт с нормами общества, с моралью и справедливостью?

– Мораль, справедливость… – качаю головой. – Я человек простой, доктор. Три класса образования и несколько лет в монастыре, где меня слову Божьему учили. Историю мою знаете ведь, так с хуя ли меня должна ебать ваша мораль и справедливость?

– А разве в Библии не об этом говорится?

– Может, и об этом. Только всем глубоко до пизды! Всяк слова Писания по-своему толкует – благо, там всё настолько размазано, что как хочешь, так и понимай. Гляньте-ка на этих отожравшихся попов, которые пьяными на иномарках людей сшибают, монастыри в гаремы превращают, храмы – в магазины. А ведь то пастыри Божьи! Раз уж они Всевышнего не страшатся, то с нас-то – обычных смертных – какой спрос?

– Ладно, оставим это. Скажите лучше, правильно ли я понял, что вы считаете себя жертвой?

Моргаю, а передо мной уже не психиатр, а мой брат. В костюме, с улыбкой на жирном лице, сидит напротив и ждёт ответа.

– Жертвой? Хм… – гляжу на брата. – Тебе ли об этом не знать, а? Вспомни-ка, батьку нашего за разбой с мокрухой посадили, а матушку группа азеров по кругу запустила. Это всё в начале девяностых было, верно? А дальше помнишь, как всё разворачивалось? После изнасилования матушка в бутылку полезла, белочку регулярно ловила, бомжевать начала. Мы с тобой сами по себе росли. Считай, на улицах побирались. Мусора нас дубинками по лицу охаживали, помнишь? А как берцами в живот пинали? И из-за чего? Потому что мы – совсем еще пацаны! – жрать хотели? Потому что чумазыми ходили? Так что да – мы жертвы! Но жертвы не обстоятельств. Мы – жертвы общества! Как оно сформировало этого охуевшего врача, что выёбывался тут минуту назад, так оно породило и меня. И Чикатило породило, и Спесивцева, и Сливко, и Ткача, и… кто там ещё из таких, наиболее известных?