Алина Талалаева - Ямма №6 (12)

– И что теперь? – интересуется брат. – Решил встать рядом с ними?

– Ха! У тебя, видать, от хорошей жизни мозги вконец жиром заплыли. Не, братишка, это не я решил. Это именно ёбаное общество поставило меня рядом с ними. Уж не знаю, но… видимо, необходимо, чтоб были такие, как я. Чтоб сохранялся определённый уровень мракобесия. Понятия не имею, для чего оно нужно… Может, я и мне подобные – мы что-то типа этих… – как там? – нравственных ориентиров? Не знаю, не знаю… Мне лишь известно, что итог у всех одинаков – нас судят, если поймают, по числу жертв, казнят, а имена наши становятся нарицательными. И смысл во всём этом? Непослушных детишек пугать? Сам посуди, на моем счету тридцать четыре жизни – это только по официальным данным – дальше-то что?

– Но я ведь не такой, – заявляет брат. – Я же не стал убийцей. Напротив, подыскал себе приличную работёнку, поднялся, обзавёлся семьёй. Нынче вот солидный и уважаемый гражданин.

Сплюнув, гляжу на него.

– Гражданин? То-то же и оно, братишка, что тебе свезло куда больше моего. Или, может, напомнить, а? Напомнить, как ты меня на растерзание этому психопату оставил – ну, чё скажешь? Тебя ведь в подвале не держали, не измывались над тобой, не насиловали… Только не подумай чего, я на тебя не в обиде. Ты ж тогда совсем сопляком был, помочь мне всё равно бы не смог. Просто так получилось: ты сумел избежать того ужаса, а я нет. Наверно, поэтому ты и зовёшься теперь – гражданин. А я – чудовище.

Миг – и вместо брата напротив меня вновь психиатр. Он кивает собственным мыслям, говорит:

– Я помню, вы рассказывали об этом случае. Правда, нет никаких подтверждений вашим словам.

– Конечно нет! – кричу я. – Всем же насрать было! Я как из того подвала выбрался, сразу к мусорам пошёл. Эти уёбки меня даже слушать не стали. Поржали надо мной да пинками прочь выгнали. Поэтому о том изувере ничё и не известно. А ведь он наверняка куда больше детей замучил, чем я. Матёрый, сука, был – по нему сразу видно. Мне-то с ним точно не сравниться. На моём счету парочка подростков, несколько женщин, старики… Ну, один раз не удержался, молодого участкового прирезал. Но то спонтанно получилось, уж больно стрёмно он себя вёл. Не понравился мне. За это и пырнул его в спину… Даже никакой истины в его глазах не увидел – очередной винтик в системе, не иначе. Так он и подох, ничё не осознав.

– А что он должен был осознать?

– Что? – Пожимаю плечами. – Да хуй его знает. Хотя… Наверно, он должен был понять, что всё бесполезно. Вся его никчёмная жизнь бесполезна. Общество, мораль… Вот вы, доктор, человек учёный – как считаете, есть мораль в мире? Та мораль, о которой в Писании сказано. К которой вы все так рвётесь, о которой там-сям толкуете, спорите, слюной брызжите. Ну, давайте. Только честно! Не надо всех этих философских рассуждений и прочего трёпа.

– Да, – отвечает психиатр. – Я считаю, что мораль есть.

– Хрена лысого, нет её! Смотрите сами: я участкового кончил, а ведь он призван закон защищать, блага и спокойствие общественные. А он чё вытворяет? Детей беспризорных дубинкой по лицу, проституток шугает. Сам же потом, небось, им субботники и устраивает. Где здесь мораль? А правительство наше? Сколько невинных жизней оно загубило! За просто так – в войнах, во всех своих политических интригах. Нету морали в мире! Есть лишь эта… идея морали, доктор. Нам она дана, чтоб мы хоть во что-то верили. Всевозможным болванам ведь без такого спокойно не живётся – непременно мечтают частью чего-то великого стать. А такие, как я, мы будто волчье загнанное – врагами стада людского выставлены, психопатами зовёмся. Чтоб вы и прочие блеющие овечки знали, где хорошо, а где плохо. Чтоб у вас представление о добре и зле имелось. Понимаете, доктор? А ведь главными злодеями были и остаются собаки, что стадо ваше якобы охраняют, и сам пастух. Это он с вас шерсть и мясо собирает. Полагаю, нет смысла напоминать, что мои тридцать четыре смерти ничто по сравнению с кровью на руках наших правителей – как нынешних, так и прошлых. Только они всех во благо истребляли… Ну, так говорилось, во всяком случае. Так предполагалось. Убийство во благо ведь и не убийство, верно? И меня во благо казнят на следующей неделе. Я же чудовище. А общество ваше кто тогда, а?

Какое-то время психиатр молчит, после качает головой:

– Ну знаете… Так всё извратить можно. Будто бы мир ужасен и прочее…

– Блять, но он взаправду ужасен, доктор!

– Это одна из его сторон, – упорствует психиатр. – Есть и другие. Взять, например, семейное счастье, рождение детей, любовь, надежду.

– Только слова, – отмахиваюсь. – Вона я ж ребёнком был? Был. И толку? Чё-то не видел я ничего такого, о чём вы толкуете. Почему же ваше многосторонне-распрекрасное, бля, общество не позаботилось обо мне, раз мне не подфартило с родителями? Зачем дубинкой-то по лицу? Зачем измываться в подвале?

– К сожалению, редко получается спасти всех.

– Бог с ним, что редко. Тут проблема другого рода – всем попросту поебать!

– Допустим. Ну а вы зачем детей убивали?

– Потому что меня таким сделали, доктор! То, о чём вы мне тут втираете – это мораль для своих: для тех, кто живёт в замкнутых мирках, наслаждается своим махоньким счастьицем и не желает ни с кем им делиться. Для тех, кто не видит ничё дальше собственного носа! Вона как эта Лариса Владимировна на лестнице – понятой она, блять, была, радовалась, что наркомана изловили. А то, что у неё на глазах один человек над другим издевается ей глубоко плевать. Она ведь даже не вмешалась, мусоров не вызвала. Домой ушла – и всё, совесть чиста. Ничё не вижу, ничё не слышу! И самое печальное, что она такая не одна. Все такие! Все-все! Не, конечно, можно объяснить это, как справедливое наказание – я себя плохо вёл, дебоширил и прочее. Объяснить-то всё можно. Но вот ответьте, где грань между справедливостью и изуверством? Или вы правда думаете, что тот дед меня воспитывать пришёл? Да хуй там! Власть он свою пришёл доказывать, насиловать человека пришёл! Справедливость, в данном случае, это лишь ширма. Так что то, о чём вы говорите – банальное сотрясание воздуха. Набившие оскомину лозунги, когда людей на свою сторону привлечь надо, либо отличное прикрытие для всяких мутных делишек подыскать… – Вздыхаю. – Я это давненько уяснил. Оттого и разуверился в морали. Как таковой нету её нигде. Может, там, на небесах только… А на земле точно нету. После этого и стал делать то, что мне нравится. Это мне радость доставляло, было моим махоньким счастьицем. И кто я теперь, а? Монстр – вот кто!

– Потому что ни в чём не повинных людей жизни лишили…

– А откуда знать, так уж ли они невинны, как кажутся? Вот пореши я тех политиков, кто Чеченскую развязал, чего бы вы тогда сказали? Кто я после этого – чудовище? Или спаситель? Слышали, небось, какие там, в Чечне, ужасы творились? Уж я-то знаю, да-да. Со мной в дурке один такой служивый лежал – пришибленный на всю голову, Фриком себя называл. Он-то мне много чего понарассказывал – и как чечены наших ребят на куски резали, и как наши над ними расправы устраивали. Даже поведал, как они мирное население изводили, как один раз мальчишку на цепь посадили, и он у них так несколько дней жил, будто животное. Но бог-то с ним! Ответьте лучше, а если б меня в детстве убили – если бы этот упырь в подвале меня до смерти замучил, – что было бы тогда? Кем бы считался мой убийца? Чудовищем или избавителем?