Анна Линн - Тысяча тихих городов. Milles villes tranquilles. Книга первая

И тут позвонила бабушка:

– Я блинов напекла. Зови подружку-то.

Блины не помогли. Зерно было посеяно – ни дать ни взять, как в истории о декабристах – «из искры разгорится пламя».

Пламя полыхнуло с треском, надо сказать.

В бунте всегда самое сложное – начало. И середина, когда надо выстоять. Ну и завершение – чтобы не сойти с начатого пути. Когда я затевала бунт, я не была уверена, что мне удастся выстоять до конца, но к своему удивлению я обнаружила, что я, оказывается, могу быть очень упрямой. Это открытие окрылило меня и придало силы.

– Бабушка, – сказала я спустя неделю (Аля поддерживала меня разговорами по Скайпу, иногда включая видео, чтобы продемонстрировать живую британку на заднем фоне), – я еду в Москву учиться.

– Вот ещё чего выдумала, бестолковая Арина. А больше ты никуда не едешь? На Луну не хочешь, нет?

– А что. Все так делают, – твердо отозвалась я.

– Кто – «все»?

– Все, – я держалась за это безликое слово. – Все нормальные люди.

– Нормальные люди заканчивают училище и спокойно работают! У тебя хорошая работа, спокойная, теплая, не вагоны разгружать. И не за прилавком попу морозить, как Юлька, вон, из пятого, на базаре. У тебя хорошая работа. Интеллигентная, с книжечками, люди приятные. А с твоей головой напрягаться нельзя.

– Но я решила дальше учиться.

– Куда дальше? Хватит пока учиться. Голова давно не болела от учебы?

– Она не от учебы болит! – восклицала я уже со знанием дела. Я каждый день так или иначе напрягаюсь. Я решила, я еду в Москву!

– И кто ж тебя там в этой Москве ждет, а? Скажи на милость? Ты знаешь жизнь-то в Москве какая? Ты телевизор смотришь? Того убили, там взорвали.

– Бабушка! Я же не на войну еду! Я буду жить у Али, у неё есть свободна комната!

– Сумасшедшая ты. И Аля твоя такая же. Непутевая. С мужем разошлась. Никуда я тебя не пущу. Что в этой Москве делать? Ни бабушки рядом, никого.

«Ни бабушки рядом, никого». Это стало рефреном, который ежедневно повторялся в нашей семье до тех самых пор, пока я не уехала в Москву. В новую жизнь. В университет Благородного Савватия.

На самом деле никакого университета не существовало, а так мы называли между собой Алину квартиру. То есть, не Алину, а Саввину. Савва был бывшим мужем Али, я видела его только на фото. В коридоре, напротив входной двери, висело несуразное панно: такие обычно продаются в приморских городках для туристов – в окружении ракушек и островков застывшего клея целовались два деревянных голубка, а под ними была накалякана надпись «Савватий и Алевтина». Это был свадебный сувенир от крымской бабушки Саввы; а бабушку он очень любил, как объяснила мне Аля, вот и прибил сюда эту штуковину. Так она и осталась висеть после развода. Савватий и Алевтина. Нарочно не придумаешь. Оказалось, они давно дружили семьями, и Аля часто ездила гостить в Москву. У них были общие фото с раннего детства. Они доверяли друг другу во всем и были лучшими друзьями. И главной ошибкой, по мнению Али, было то, что они поженились.

– С одной стороны, это было как бы логическим завершением нашей дружбы и все этого ждали, настолько сильно ждали, что мы с Саввой запутались, чего хотим мы, а чего – наши родные. Так что мы стали заложниками обстоятельств, так сказать. Но хорошо, что мы честно попробовали, – рассказывала Аля.

Итак, они тихо и мирно, подшучивая друг над другом, развелись, оставаясь лучшими друзьями. Савва был каким-то химиком и фармакологом и уехал работать в Австрию, оставив право бывшей жене жить в его трехкомнатной квартире с кем угодно.

Аля по специальности была переводчиком, интересовалась Индией, учила санскрит и хинди, и работала в студии йоги – проводила занятия. В Саввиной квартире на постоянной основе жила Люси, та самая британка, я, и ещё, время от времени – какие-то знакомые Али (или знакомые знакомых), которым она хотела помочь. Помню девушку из Краснодара, которая приехала на обследование в Москву, у неё подозревали какую-то редкую опухоль. Аля первое время сопровождала её в онкоцентр, потому что девушка не знала Москвы и «вообще для неё и так достаточно стрессов». Жил парень, выпускник детдома, у которого обманным путем забрали квартиру, и теперь он судился с обидчиками. Аля постила во всех социальных сетях просьбы о помощи, писала во всевозможные инстанции и билась, как она выражалась «с многоголовой гидрой под названием „бюрократия“». Жила даже какая-то бабушка с внуком, которая приехала на поиски дочери в Москву. Дочь уехала на заработки и домой возвращаться раздумала. Ещё у нас жила индюшка Душка, которую Аля подобрала Бог весть где, потрепанную и хромающую и бездомный котенок Шуша, которого принесла уже Люси. Сначала он был худющий с гноящимися глазами, а превратился в красавца-кота с лоснящейся шерстью.

Аля помогала всем. Помимо йоги она преподавала французский. В четверг на занятие к нам в квартиру могли прийти все желающие любого уровня; обычно их набиралось человек пять-шесть. Все они рассаживались около стола и начинались занятия – часа три разговорной практики и чтения с перерывами на чай, смех, перекур, медитацию (это касалось Али), просмотр роликов на ютюбе. Все это было бесплатно и носило красивое название exchange – ученицы Али и Люси взамен учили нас медитации, игре на пианино, рисованию маслом, лепке из полимерной глины и всему прочему интересному и креативному. На двери у нас висело расписание, которое обновлялось каждую неделю – это был альбомный лист, разрисованный Люси, с аккуратной надписью вверху «Университет Благородного Савватия», и дни недели с указанием времени и изучаемого предмета. Люси в такой же манере преподавала английский раз в неделю и ещё занималась со мной отдельно, тоже бесплатно – это была её инициатива. И все люди, встречавшиеся мне в нашем квартирном университете, были исключительно светлыми, добрыми и благородными. Как-то я спросила Алю, почему он не просто Савватий, а Савватий Благородный.

– Потому что он благородный, – безапелляционно отрезала Аля. – Придется поверить мне на слово.

Позже я поняла, что так оно, видимо и было – когда окончательно осознала цену жизни в Москве. Я приехала на все готовое – в комнату, которую мне отписала Аля, я платила только за коммунальные услуги (мы делили их на троих) и покупала еду, вернее, докупала продукты по мелочам, т.к. в основном нас кормила Люси. «Девочки, у меня же хорошая зарплата, и я хочу вас угостить!» – постоянно отмахивалась она от наших попыток вернуть ей хоть какие-то деньги. За комнату Люси тоже ничего не платила. Как-то я прикинула, сколько бы денег получал Савватий, если бы сдавал трехкомнатную, хорошо обставленную квартиру с ремонтом в пяти минутах ходьбы от метро «Йзмайловский парк» и решила – да, однозначно благородный. Или не от мира сего. Так или иначе, это в нас проскальзывало – мы все были немножко «другие», иначе бы и не встретились в этой жизни. Сам благородный Савватий так за три года и не появился в своей квартире, хотя в Россию приезжал, но исключительно к своей крымской бабушке и родителям, жившим там же. Нам он периодически присылал подарки из разных европейских стран – в основном сладости и чай. Помню чудесную коробку английского чая в виде адвентовского календаря – каждый пакетик чая был упакован в маленькую коробочку с рождественским рисунком и числом. В декабре мы пили его каждый день, согласно дате. Мы собирались на кухне втроем поздним вечером, вдыхали аромат старой Англии и Люси обязательно что-нибудь рассказывала про английские традиции. На католическое Рождество она улетела домой, и мы не стали пить чай – без неё это выглядело бы как-то странно. В январе, когда она вернулась, Аля гордо высыпала на стол оставшиеся коробочки и объявила «Будем пить сразу за 23, 24 и 25!». Люси засмеялась, высказалась на русском в стиле Али: «Капец! А я привезла кэррот кэйк!» (Она хорошо говорила на русском и быстро переняла все сленговые Алины словечки). И это был прекрасный январский вечер, который вместил в себя сразу три декабрьских дня, три дня из прошлого года. Люси вдохновленно рассказывала про свою семью (у неё было три сестры и два брата) и Скарборо – свой родной город на берегу Северного моря. И тогда я впервые осознала, что хочу путешествовать: увидеть Скарборо своими глазами, почувствовать под рукой камни йоркширской изгороди и колючий дрок, пройти по вересковым пустошам, которыми изобиловали романы сестер Бронте, увидеть Лондон, Париж, Грац и Вену (откуда Савватий присылал нам красочные открытки), увидеть много-много разных городов. Я и не представляла в тот момент, каким образом может осуществиться моя мечта при отсутствии денег (в Москве я главным образом работала в кафешках – начала в «Макдоналдсе», а закончила официанткой в более престижном «Старбаксе»). Был ещё период, когда я работала няней и помощником воспитателя в английском детском саду, где трудилась Люси (она меня туда и пристроила) но об этом в другой раз.