Александр Северодонецкий - Медведица Умка Большая и её медвежата Вех и Олелей. Повесть о Килпалине К. В. художнике и человеке

В одно из таких ясное утро, она, поворачивая своими ушами, услышала новый и, особенный какой-то далекий шум снегохода, который со временем то усиливался, а то и исчезал, и ей даже пришлось привстать на задние лапы и, осмотреть здешнюю округу, чтобы выяснить откуда же доносился этот новый по времени, меняющийся звук. Черный снегоход «Ямаха» поблескивающий на ярком утреннем Солнце своим прочным синтетическим лаком с двумя охотниками и длинными деревянными санями двигался по дороге по распадку и, чувствуя опасность, Олелей решила перебежать вверх по пригорку, чтобы спрятаться в высоких коричневых, как и она, кустах здешнего ольховника.

Спрятавшись в кустах кедрача на самом возвышенном пригорке, Олелей наблюдала, как охотники подъехали к повороту реки, походили по берегу, затем выехали на еще толстый лед и начали спускаться вниз, туда, где была в кустах её спасительная бочка с давно протухшей рыбой. С ними были две рыжих камчатских оленегонных породных лайки, которые оббежав бочку, принюхавшись, начали неистово лаять. Их высокое собачье тявканье легко отражалось от сопок и неслось далеко над рекой. Охотники в раз изготовились и начали по её натоптанному за эти 5 дней следу подниматься к её брату Веху, еще не видя его из-за перепада высот на этой пересеченной местности. У неё было внутреннее желание громко зарычать, чтобы предупредить родного и любимого ею своего брата Веха о, приближающейся к нему опасности, но вспомнив, наставления родной матери Умки, она поняла, что тем самым и себя она здесь выдаст, и, как тогда спастись им двоим. Она решила молчать и, только внимательно наблюдать, напрягая всё свое близорукое зрение, чтобы видеть, что же будет происходить с ними двоими дальше.

Когда лайки учуяли, а затем и завидели фиксированной той петлею Веха, то еще злее оскалились, закружились вокруг него, ободряя от естественного страха быть раздавленными его лапищей себя своим же заливистым лаем. Сам же Вех, чувствуя теперешнюю ему угрозу, натянул трос и, начал быстро, кружить вокруг толстой каменной березы, пытаясь еще вырваться из западни, в которую он так опрометчиво и так для себя неожиданно попал.

Охотники посматривали в сторону Веха и не спеша распаковывали свою поклажу на длинных деревянных санях, привязанную белыми плетенными в мой палец альпийскими веревками.

Затем переодевшись и, сами охотники не спеша поднялись, и направили в сторону подневольного теперь Веха свои отсвечивающие воронёной сталью стволы двух карабинов и начали, не спеша прицеливаться, чтобы не дай бог не ранить своих давно, бегающих вокруг медведя лаек и как бы пригвоздивших его к тому месту, так как охотники еще не видели ни троса и не видели они увязшей в ней давно отмороженной ноги Веха. Хотя и один з них припомнил, что с месяц назад и ставил там после очередной пурги свою прочную стальную петлю, умело фиксируя её к толстой каменной березе так одиноко, стоящей на склоне среди зеленого кедрача, приклоненного к земле толстым слоем, выпавшего по весне обильного тихоокеанского снега.

Сама Олелей от страха прикрыла свои любопытные глаза.

Раздались буквально через секунду между собой два, как дуплет, выстрела. И, Олелей от испуга вновь открыла свои глаза и была ослеплена ярким весенним Солнцем и, еще минуты три, а то и все пять ничего не видела, не ориентируясь в том пространстве, где она сейчас и была. И, ей казалось, что это тот особый не земной буквальное её ангельский свет, который озаряет теперь её одинокий по этой Камчатке путь, тот яркий ангельский свет который ей показывает еще и направление её теперешнего движения куда-то вверх туда на сопку и за её предел вниз, так как она поняла, что это настоящее, а не сказочное огнестрельное их довольно мощное оружие, такое же, как и было тогда у Кирилла Васильевича Килпалина на его сказочной для всех нас Тополевке, когда давным-давно он только чуточку ранил её мать Умку Большую. И, только по звуку, только по содроганию здешнего такого морозного еще по утру воздуха она сама буквально каждым волоском толстой шкуры своей понимала и теперь ясно она осознавала, что оно это их оружие намного мощнее и более современное это их грозное и для её Веха, да и для неё оружие, которым и были эти два их карабина, которые стреляли сейчас безоболочечной пулей с эксцентрикой, которая только, войдя в его и твоё тело может там внутри сотворить такое, что уже никакая, даже современная военная реанимация, хоть в Москве в военном институте или в госпитале им. Бурденко или того же госпиталя им. Вишневского никому не поможет. Уж они там, если санавиация успеет доставить кого туда никому и ничему не поможет, ничего не реконструирует, так как на своём пути быстро вращаясь в твоем теле такая пуля рвет на своем пути всё и вся превращая то твоё тело в безжизненные ошметки и не давая никаких шансов ни юному, не обстрелянному, и не хлебавшему настоящего пороха и в том же далеком отсюда Афганистане, куда до миллиона солдат прошло в восьмидесятые года и в той же нашей родной Чечне тому нашему русскому юнцу и одновременно беззащитному против пули солдатику и даже, здесь её безмерно любимому брату медвежонку Веху.

Когда к ней вернулось зрение и ощущение здешней происходящей буквально на её глазах реальности, в здешнем тяжелом и не колышущемся на бризовом ветерку воздухе только легко, рассеивался сизоватый дымок со двух стволов и её родной ею любимый брат Вех, который до этого, отбиваясь от, нападавших на него маленьких рыжих, как лисы лаек, завалился на правый бок, а Олелей, вспомнились те далекие октябрьские 1987 года дни, когда их мать Умка Большая, вот также наклонила свою тяжёлую раненную голову и из её правого уха тогда в августе или в октябре текла алая кровушка, которая капельками, как теми рубинами или как яркими ягодами здешней красной обильной по буеракам смородины светилась на ярком Солнце и её тепло, и её доброта таяли вместе с той жизнью, которая в ней ранее была, и, которая незаметно для них двоих еще таких не смышленых, еще таких ранимых и таких не понятливых и не понимающих всего происходящего на этой камчатской землице, и не понимающих той трагедии, которая разыгрывалась буквально на их глазах, а жизнь её уходила из её тела вместе с этими «рубиновыми» завораживающими каплями её кровушки, которая им отдавала и постоянно давала, и саму их жизнь, и давала она им уютный кров, и невероятное тепло свое материнское, которое не может быть нами ни описано, ни нами кому-то еще и передано, и теперь вот, и вот сейчас ей не может быть ведь восполнено, чтобы и её здесь, и защитить буквально своим телом, и, еще может быть уберечь её от этих бешеных быстрых сильных эксцентрических безоболочечных пуль, которые сам человек-то разумный и придумал, чтобы уничтожать себе подобного. И, который вот вчера 26 декабря 2013 года, как и знаменитый конструктор современного автомата АК-75 конструктор Калашников тихо где то в своей теплой квартире в том далеком отсюда Ижевске и скончался…