Иван Карасёв - Илона и Анжела

– Ты хочешь сказать, что ты у подружки торчала до сегодняшней ночи? – мать взяла себя в руки и перевела разговор в более спокойное русло, но продолжила допрос. – И вот вы вчера засиделись допоздна, ты заночевала и ночевала аж до следующей ночи? Так?

– Мам, – Анжела пошла ва-банк, – ты ведь всё понимаешь, я люблю его, понимаешь, люблю. Ты ведь любила папу и сейчас тоже по-своему любишь? И до папы у тебя кто-то был. Ты любила? Вот, теперь я люблю. Понятно? Я-а его лю-юблю, – медленно, чётко артикулируя каждое слово, произнесла Анжела.

Мать слегка покраснела. Упоминание о первом увлечении, закончившемся абортом, сильно её задело, но даже оно потерялось на фоне признания дочери. Татьяна Сергеевна вдруг почувствовала дрожь в коленках, и медленно сползла на вовремя подвинутый дочерью стул. Сил хватило лишь на один вопрос:

– Кто он?

– Его зовут Павел, он студент четвёртого курса полиграфического института. Красивый, высокий, что ещё ты хочешь знать?

– Где вы живёте?

– Он снимает квартиру, – Анжела набралась храбрости и выпалила, – а я переезжаю к нему жить.

– Когда? – только и смогла выговорить мать.

– Завтра. Мам, ты не волнуйся, он хороший и меня любит, – затараторила Анжела, видя, что мать уже сдалась, – и я буду вас навещать, тебе с уборкой помогать. И Павлик придёт, он хочет познакомиться, но сейчас у него хлопоты разные.

– А на какие деньги он квартиру снимает? – вдруг спохватилась мать.

Законный вопрос. Анжела ждала его. Ответ был готов давно, она ведь знала, что объясняться рано или поздно придётся:

– Родители помогают, у него отец в Африке работает, – врать Анжела умела и врала сейчас самозабвенно, – но это пока, а так после четвёртого курса он устроится по специальности и будет работать, у них это просто.

Мать молчала, Анжела решила не останавливаться.

– И в институт я готовлюсь, всё нормально будет, вот увидишь, мы вечерами уже в кафе не сидим, нам у себя дома хорошо. Ну вот как вам с папой. Просто я выросла, Татьяна Сергеевна! Выросла!

Татьяна Сергеевна вздохнула, посмотрела внимательно на дочь и с правого уголка лица вдруг капнула слеза. Дочь выросла. Ох уж эти выросшие дети, Большие дети, большие беды. Уж она-то знала по собственному опыту.

14

Две недели они встречались в только ради того, чтобы встречаться. Так, во всяком случае, сказал Никита. Неужели Анжелка права, и им нужно только ЭТО? Илона не понимала. Ей нужно было видеть Никиту, чувствовать его тёплую кожу, касаться его мягких губ, застывать в долгом поцелуе. Всё то, чего она не ощутила с Игорем, ну почти, два лёгких касания, да не касания – тычка губ, стремительно убегавших, как бы кто не засёк, не считаются. Но Никиту так не устраивало, после Крылатского встречи становились всё короче. Он всякий раз куда-то спешил, то к друзьям, то домой («надо сводить бабушку к врачу»), то в библиотеку –в разгар каникул, однако. Илона чувствовала, что это отговорки и предлоги, что, конечно, взрослому, двадцатилетнему, парню, познавшему плотскую любовь, требуется большее. Но она сама не понимала, насколько ей этого хочется. После первого раза она испытала опустошение, после второго, несостоявшегося, там, в Крылатском – желание уйти в себя, понять себя.

А Никита настаивал на большем. Но как? Погода установилась мерзкая – что ни день, то дождь, серое небо, не ложиться же на мокрую траву! Бр-р! И нельзя последовать совету Анжелки да рвануть за город. Куда? Там тоже мокрая трава. Пару раз Никита предлагал идти в чужую квартиру, это казалось ещё страшнее, даже в той, где они поцеловались в первый раз, у добряка и гитариста Серёги, даже там Илона не была готова встречаться. Слово какое – встречаться, это Никита так сказал, а ведь понятно о чём речь. А вдруг их кто-нибудь застанет там. Она так и представила себя, как она голая выпрыгивает из кровати, с одеялом как со щитом, и всё это под ироничным взглядом хозяина дома свиданий: «Одевайся уж медалистка голубоглазая!» Позор, позорище, да и вообще не так должно быть! Но Никитино терпенье тоже заканчивалось, вот он и не выдержал. Они сидели в кафе-мороженое, болтали о разном, с Никитой они говорили обо всем понемногу, но в итоге разговор сводился к одному и тому же:

– Послушай, Илона, у нас с тобой что? Детский сад? Восьмой класс и поцелуйчики украдкой в пустом коридоре? Мы взрослые люди, и я тебя хочу страшно. Тебе что, подавай отдельный номер в гостинице «Интурист»? Так там валютные проститутки работают, нас даже на порог не пустят. Комната на час, на два тебя не устраивает, давай подумаем, что тебя устроит. Пойми, ты мне очень нравишься, но я не могу играть в эти детские игры. Чего ты боишься? – Никита был так поглощён собственным монологом, что даже не замечал, казалось, ответного молчания Илоны. – Ты боишься залететь? Так есть такая штука, в аптеке продаётся. Знаешь? Изделие номер один называется. Презерватив. Можно пользоваться. Не очень эстетично и прерывает процесс, но, ладно, я согласен. Главное, чтоб ты согласилась. Я для тебя готов на многое, пойми, мне с тобой хорошо, но ведь должно быть лучше. Лучше, понимаешь? Илона, что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь! Так ведь нельзя! У меня что тут, театр одного актёра? Я не даю моноспектакли, понимаешь? Не да-аю-ю! И у нас не кино про вечную любовь по переписке. Сейчас такого не бывает. Не девятнадцатый век! Да и тогда тоже, говорят, Пушкин столько девок перепортил и дворянок, и крестьянок. Значит, послезавтра у приятеля опять будет свободной квартира, почти полдня в нашем распоряжении. Подумай. Илона! Ответь же!

Илона, казалось, медитировала, она слушала Никиту, но создавалось впечатление, что её мысли были далеко. Наконец, словно обдумав все за и против, она откликнулась на зов:

– У меня тоже будет свободная квартира, завтра утром родители уезжают на дачу, на два дня, вернутся только в понедельник, ну, может, в воскресенье вечером, если погода совсем плохая будет. Как уедут, я тебе позвоню, приходи, буду ждать, – она посмотрела, не мигая, на Никиту, её бездонные голубые глаза, казалось, силились что-то донести до него, потом отодвинула в сторону металлическую вазочку с недоеденным мороженым и встала, – а сейчас я пойду, мне пора.

Никита поднялся и потянулся, чтобы поцеловать её в губы, но Илона отстранилась, только тихо произнесла:

– Не надо, завтра, всё будет завтра.

И назавтра Никита снова принёс букет алых роз. Она ткнулась носом в слоистые, вычурной формы бутоны, вдохнула тонкий аромат недавно срезанных цветов. Уколола пальчик.

– Ой!

– Аккуратней, – Никита провёл пальцами по её щеке, коснулся ресниц, переносицы, – какой у тебя красивый нос, прямой, аккуратный, как у античной скульптуры, я не замечал раньше, – и он стал осыпать поцелуями лицо Илоны, прервался лишь, чтобы сказать, – я видел только глаза, в них можно утонуть. И я уже тону, – прошептал он, прижал её голову к себе, а губы его продолжали безудержно впиваться в Илону, – И эти локоны, – он приподнял прядку Илониных волос, выдохнул, – Боже, ну точно, Мэрилин Монро. Если бы сейчас снимали про неё фильм, ты бы смогла играть главную роль.