Григорий Корюкин - Золото Ван-Чина. Премия имени Ф. М. Достоевского

«Утро вечера мудренее…» – решил я и отогнал от себя все сомнения: надо спать.

Но сон не шел. Что делать с бандой старателей? Ехать в район в милицию? А если милиция с ними за одно? Нельзя банду провоцировать, иначе начнут мстить. Надо просто затаиться и делать вид, что мы ничего не знаем. Пусть они первые откроются. Или спрячутся. Не в их интересе раскрываться. Скорее всего, они нас будут запугивать, чтобы мы ушли безрезультатно.

Утром мы проснулись бодрые и веселые. Сварили овсяную кашу, заварили крепкий чай с лимонником.

– Труба зовет! Вперед, Григорий, трассируй трассу. Сегодня должны выйти к реке, – крикнул мне из кабины бульдозера Иван.

По тайге пронесся утренний призывный гон оленя. Вторя ему, взревели моторы бульдозеров. С визгом и лязганьем заработали траки. И мы продолжили тянуть дорогу по непролазной тайге. Впереди начинался крутой спуск. Затем надо было пересечь несколько мелких, но глубоко врезанных в рельеф ручьев. Бульдозеры предельно наклонились носом вниз. Моторы их визжали и тряслись от напряжения. Казалось, что вот сейчас они соскользнут вниз. Но ковши машин держали угол наклона. Мы посовещались. Решили спускаться по руслу ручья. Я шел впереди делал зарубки на стволах деревьях. Эти зарубки были ориентиром для формирования дорожного полотна.

Впереди меня величаво прошел таежный олень. Злой и недовольный от грохота железных чудовищ. Промчалась испугано рысь. Мелькнула и исчезла. Ручей отчаянно журчал, пытаясь перекричать приближающий грохот моторов. Листья и иголки на деревьях дрожали от страха.

Бульдозеры медленно и упрямо крушили все, превращая живой мир леса в груды отвалов и в уродливые корчи деревьев. Вот так крушится красота. Когда молодые, старые и многовековые деревья превращаются в кучу мусора на обочине. Тайга уничтожается железной ненасытностью людей. Кто сказал, что миром правит красота? Нашим миром правит алчность. И это только дорога. А если здесь в тайге заработает прииск? Не будет больше реки Ван-Чин. Будут кучи отвалов вместо русла. Груды бесформенных галек и валунов. Будет уничтожена целая система жизни. Все живое загонят, как американских индейцев в резервации, – в биосферные заповедники.

Никаким золотом нельзя будет откупиться за содеянное уничтожение и уродование красоты местных ландшафтов. Вот так гибли цивилизации. Чем государство лучше хунхузов, если своей вседозволенностью превращает в тлен целые территории? Так стоит ли биться за эту маленькую беспризорную россыпь, от которой бед в стократ больше, чем пользы?

Вот так я шел, переполненный противоречиями, спорил сам с собой и делал зарубки на живых деревьях, причиняя им боль. Между тем, бульдозеры злобно рвали ковшами землю, круша все на своем пути, и не было силы, чтобы остановить этих железных монстров. До реки Ван-Чин оставалось буквально 100 метров.

Вдруг я увидел человека в штормовке, который шел уверенной решительной поступью навстречу нам. В руке он держал карабин. Стальное дуло с черным грозно дышащем отверстием смотрело на меня. У меня по спине пробежал холодок. Это был Матвей Промырьев.

– Всем стоять! Стоп. Сейчас буду стрелять! Я вам не дам загубить реку. Глушите двигатели!

– По какому праву? Кто вас уполномочил?

– Это мой дом! И я его буду защищать. В тюрьму пойду, но не дам долину реки загубить.

– Послушай, Матвей, давай поговорим по-хорошему.

– Все разговоры пустые. Я буду стрелять!

Его лицо светилось твердой решимостью и правотой. Он передернул затвор.

Внезапно я перевел взгляд в сторону лагеря и увидел, что к нам бежит Вера. Она что-то кричит надрывным голосом. Подбегает ко мне и закрывает меня.

– Не стреляйте! Прошу вас не убивайте нас! Мы ничего не сделаем Ван-Чину. Мы будем вместе с вами его защищать.

Рука Матвея дрогнула. Он опустил карабин.

– Я в женщин не стреляю. Скажите ей спасибо. И разворачивайте свою технику. Всех зверей перепугали!

Ребята-бульдозеристы сами поняли, что надо сворачивать удочки. Выключили двигатели. Пошли к нам в лагерь обедать.

– Пойдем к нам, Матвей, пообедаем. Потолкуем. Я сам к тебе собирался в район приехать.

Мы все пошли в лагерь. Зина накрыла на стол. Вера села около меня. У нее дрожали руки.

– Я тобой восхищаюсь, Матвей. Встать на пути танков с одним ружьем. Это противоречит всем нынешним законом бытия. Я много думал. И понимаю, что ты прав. Что нельзя гадить там, где хорошо и красиво. Где душа поет. Мы же не гадим в церкви. А природа – эта наша церковь, созданная для восхищения и поклонения. Мы же не крушим иконы. Почему мы должны крушить живой мир, созданный богом? Никакое золото не окупит потери, если мы потеряем Ван-Чин. Поэтому не беспокойся, прииска здесь не будет.

Матвей одобрительно посмотрел на меня и пожал руку.

– Вы меня простите! От наших дедов у нас осталась привычка, в каждом пришлом видеть недруга. Хунхузы дедов научили осторожности.

Мы сидели и говорили о жизни в Приморье. Текущих делах. О животных, обитающих в долине Ван-Чина. Я затронул тему кустарной добычи золота местными старателями.

– Да есть такие. Даже они создали свою шайку-банду. Но после того, как Матвейку посадили, я не слышал, чтобы кто-то промышлял. Но остальные остались. И, наверное, тихарят по ночам, чтобы никто не видел. Надо этих партизан опасаться. Они будут стараться вас изжить с этих мест.

– А мне сказали, что ты у них вроде как главарь?

– Да я даже не знаю, как лоток выглядит. Это кто-то из охотников на меня напраслину наводит. Я за незаконную охоту их шибко прижимаю.

– Спасибо! За хлеб, за соль! Если что нужно обращайтесь!

Матвей ушел в свое зимовье проверять капканы. Ребята-бульдозеристы загрохотали к себе в город. На трассе их ждали трейлеры.

Мы остались с Верой. Она уже успокоилась. Голова ее покоилась на моем плече.

– Спасибо тебе, Верочка! Ты меня сегодня от пули спасла. Собой меня заслонила.

– с нежностью сказал я, поглаживая ее шею.

Вера замурлыкала как кошка. Радостно и тихо.

– Я так испугалась. Он ведь действительно мог тебя убить. У меня сердце оборвалось. Я чуть с ума не сошла! Думала, что пусть лучше он меня убьет.

– Испугалась?

– Очень! Что будем делать завтра? Ты Матвею пообещал, что прииска здесь не будет?

– Прииска не будет. А россыпь Вера – обязательно! Мы оконтурим и сдадим запасы по категории С 1.

– Добыча в промышленных масштабах здесь не рентабельна?

– Безусловно. Ты у меня войдешь в историю, как девушка, заслонившая собой геологию!

И мы побежали в палатку спать с осмотром друг друга от клещей.

Между тем тайга сохла. Сухие листья, опавшие осенью прошлого года, шуршали по ногам. Сухая трава шелестела, как копировочная бумага. Ветви кустов бились о палатку с сухим, ломким стуком. На стволах деревьев свисала сухая обвислая кора. В воздухе стоял суховей. Солнце жарило. Из травы вылазили подснежники. На багульнике фиолетовым пламенем засверкали цветы.