Марина Зайцева - Ледяной ксилофон. Проза XXI века

У неё проверили узелок: не украла ли она чего? Но там, кроме хлеба с салом, кружки и бутылки с жидкостью с водочной этикеткой, ничего больше интересного не оказалось.

Дежурный милиционер вынул пробковую затычку и понюхал горлышко бутылки, при этом зачем-то пристально посмотрел на девчонку. Но из бутылки ничем не пахло. Вода…

Он пожал плечами, хотя весь «багаж» беглянки вызвал у него недоумение.

– Далеко собралась? – спросил дежурный.

Но она в ответ молчала, низко опустив голову.

Милиционер не стал её больше ни о чём не спрашивать. Утром начальство разберётся… Он отвел ей место на жесткой, сделанной из реек (от этого похожей на садовую), деревянной скамейке у стены дежурки.

Лера сильно хотела в туалет, но постеснялась попроситься… И долго сидела, терпя, но потом легла и проспала до утра.

Наутро пришла молодая женщина в милицейской форме, но с добрыми приветливым лицом школьной пионервожатой. Это был инспектор по делам несовершеннолетних. Она расспросили девочку, откуда она, долго выясняла причину побега из дома.

Лера сказала, что собралась ехать на теплоходе к дяде в Приморье, чем только вызвала улыбку у инспекторши. Потом её накормили завтраком – гречневой кашей с тушёнкой, хлебом и чаем. А два часа спустя на дежурной машине отвезли в соседний посёлок, откуда она сбежала.

Вызвали тётку в поселковый отдел и сдали ей беглянку под расписку.

* * *

И вот она, спустя год, снова оказалась здесь. Милиционер, которого звали Саша, хорошо тогда её запомнил: не часто сюда доставляют малолетних правонарушителей, тем более – девочек. Она тогда была маленькая, рыжеволосая, испуганная. Теперь девчонка заметно подросла и изменилась. Взгляд исподлобья: колючий и неуступчивый. И какая-то недетская усталость на лице.

И еще… вот это… Его удивило, что на голове у девчонки не было тогдашней оранжевой кудрявой копны волос. Она была острижена под самый корень – под ноль! Где это её так обкорнали – хотел он спросить, но почему-то не спросил. И так всё понятно – если её привезли из детприёмника… Он сам когда-то, учась в милицейской школе. проходил там практику.

Тем временем незаметно приближалась полночь. А девчонку надо где-то уложить спать. В дежурной части были только несколько стульев вокруг стола да длинная узкая пустая скамейка вдоль стены, выкрашенная светло-коричневой масляной краской – для посетителей. Он озабоченно посмотрел на скамейку – там даже лежать невозможно, не то чтобы спать. Его взгляд переместился по дежурной комнате и упёрся в железную дверь с небольшим зарешеченным окном.

КПЗ… Ну да, это была камера предварительного заключения. Обычно сюда привозит милицейский «уазик» поселковых пьяных, хулиганов и дебоширов. В камере была устроена широкая лежанка, на которой правонарушители коротают ночь до того времени, когда начальник милиции утром решит, куда кого распределить в дальнейшем – по степени тяжести вины или проступка каждого из них.

На данный момент камера была пуста.

Дежурный по отделу решил поместить девчонку на ночь туда. Ей хорошо и ему спокойно. Теперь уж точно она никуда не убежит. В душе он этого немного опасался. Вдруг отвлечётся на что-то, а она – незаметно шасть за дверь – е ищи-свищи её ночью… А так – запер на ночь на засов и дремли себе спокойно, в ожидании непредвиденных происшествий.

Он окликнул девчонку по имени – почему-то неожиданно вспомнил, как её зовут:

– Лера, – доброжелательно обратился он к ней, – тебе спать пора. Я тебе одеяло дам и подушку, постелешь вон там. Он указал на дверь камеры. – и спи до утра. Девчонка встрепенулась и удивлённо уставилась на него.

– Чего? – спросила она. – Я буду спать вон там – в тюремной камере?! Да вы что! Я ни за что не буду там спать! – с нажимом повторила она. – Я не преступница! – Неожиданно от возмущения из её глаз брызнули то ли слёзы, то ли искры – то ли то и другое вместе… – Я лучше вот здесь на скамейке посижу до утра.

– Да пойми ты! – Дежурный по отделу еще как можно более мягко снова обратился к ней. – Это вовсе не камера для тебя. Это просто место, где ты только поспишь ночь.

Но она упрямо мотала головой и плакала. Ему была непонятна причина её упорного несогласия спать в совсем пустой камере – на просторной лежанке – с подушкой (пусть даже это плоский ватный тюфяк) и фланелевым одеялом.

Молодой дежурный по отделу сидел на стуле напротив и не знал, как убедить беглянку в том, что надо ложиться спать.

Пока он её уговаривал и убеждал, вспомнил, что даже ещё не ужинал. Он достал из тумбочки белый алюминиевый чайник, налил в него ковшиком воды из ведра и поставил на электроплитку. Вынул из этой же тумбочки завёрнутый в хрустящую пергаментную бумагу ужин: два куска белого хлеба, намазанного сливочным маслом, и переложенных четырьмя кружками ароматной любительской колбасы.

Когда чайник вскипел – насыпал туда прямо из пачки заварку. Потом в две зелёные эмалированные кружки налил кипяток и положил по две ложке сахарного песку. Бутерброды поделил на двоих.

– Иди, – обратился он к Лере, – попей со мной чаю. Проголодалась, небось?

Она взглянула не него с благодарностью и впервые за весь вечер улыбнулась. Не ожидая второго приглашения (по опыту знала, что второй раз могут уже не позвать), пододвинула свободный стул к столу.

Лера пила сладкий обжигающий чай, ела хлеб с вкуснющей колбасой, и её душа таяла от безмерной благодарности к дежурному милиционеру с ласковым домашним именем Саша.

После вкусного ужина она поблагодарила его и снова отодвинулась от стола на прежнюю позицию. От горячего чая её незаметно потянуло в сон. Дежурный заметил это.

– Ну что, ты и теперь будешь упрямиться или ляжешь спать в камере? – спросил он. Девчонка сонно посмотрела не него и ответила:

– Ладно. Я лягу там. Только дверь в камеру не закрывайте.

Эта неожиданная просьба его озадачила.

– Почему? – снова спросил он, не понимая её. Он подумал о том, о чём подумал ещё раньше: не сбежать ли она ночью собралась? Но девочка она была не по годам умная и предугадала его вопрос:

– Вы думаете, я убегу? Да куда я ночью убегу? Некуда мне бежать… – Она произнесла это с какой-то усталостью и обречённостью в голосе, что у дежурного невольно сжалось сердце.

– А в чём же тогда дело? – Он по-прежнему ждал внятного ответа от неё.

– Если вы запрёте камеру на засов, то я … – она запнулась, подбирая слова, пытаясь объяснить этому доброму милиционеру, она потеряет в себе то, – она сделала долгую паузу, – не зная, как выразить словами, что она думала, от чего хотела себя уберечь.

И замолчала в отчаянии, – поняв, что не сумела объяснить ему то, что чувствовала. Она и себе этого объяснить не могла до конца.