Алив Чепанов - Мерцательная жизнь Алексея Животова. СССР. Серия «Русская доля»

«Как всегда мы до ночи стояли с тобой, как всегда было этого мало. Как всегда позвала тебя мама домой, я метнулся к вокзалу… Опять от меня сбежала последняя электричка и я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке…» – надрывался простенький пластмассовый детсадовский проигрыватель. И тут начинались парные танцы Вали и Алёши, кто во что горазд. К взаимному удовольствию обоих…

…Эти моменты незабываемы и вспоминались Алёшей всю дальнейшую жизнь, как почти единственное светлое воспоминание в ясельной и детсадовское жизни. Бывает же такое. Какой-то пустяк, а помнится как-будто было вчера. Наверное потому, что в такие минуты маленький человечек был по-своему по-детски счастлив, как он может быть не будет уже больше никогда.

Заканчивались шестидесятые годы. Отец Алёши – Иван Андреевич Животов всегда имел безудержную тягу к путешествиям, ему никогда не сиделось на месте. Какой-то необузданный «ветер странствий» всю жизнь гнал и гнал его из спокойного столичного быта в дикую первозданную природу. Еще в молодости, будучи студентом Московского государственного университета, а потом и Московского геологоразведочного института, Иван Андреевич в составе геологоразведочных партий исколесил всю Восточную Сибирь, тайгу, монгольские и казахские степи. Там в диких условиях, преодолевая бурные реки и горные перевалы он чувствовал себя на своём месте. После ранения на фронте и получения инвалидности, путешествия стали возможными только на автомобиле и уже не по работе. Сына Алёшу он решил приучать к деревенскому быту с самого раннего детства, так как сам был родом из тульской глубинки. В связи с чем Иван Андреевич на всё лето снимал дачу в Долгопрудненском районе Московской области на Клязьминском водохранилище в районе речной пристани Хлебниково. Туда же на всё лето мама Алёши Светлана Николаевна «выписывала» сыну своих родных тётушек: Любу и Лену. Они заменили Алёши родных бабушку и дедушку, которые умерли ещё до его рождения. Бабушки с удовольствием возились и игрались с мальчиком.

Большинство детских воспоминаний, так или иначе у Алёши всегда были связанны с деревней и присущими ей атрибутами сельской жизни: с купанием в Клязьминском водохранилище, с играми на деревенских просторах, с полями, лесами, грибами, цветами, полянами, пароходами, рыбалкой, коровами, козами, собаками и кошками. Но самое первое и главное что поразило и впечатлило в деревне маленького Алёшу, это был пастух с длинным толстым кнутом, который пас большущее стадо коров. В то время корова была у каждого деревенского жителя. Время от времени пастух взмахивал кнутом, да так ловко, что кнут производил громкий хлопок похожий на выстрел и коровы после этого хлопка, недовольно мыча, тем не менее шли туда, куда было нужно пастуху. Этот весьма затрапезного вида в замызганном плаще и каких-то заляпанных: то ли грязью, то ли навозом, кирзовых сапогах с отворотами, этот простой деревенский мужик, казался Алёше каким-то волшебником, просто чародеем – повелителем коров и кнутов. Он мог смотреть на работу пастуха и ждать заветного хлопка-выстрела сколько угодно. И когда ему бабушки говорили со зла, что если не будешь учиться, то станешь пастухом, Алёша никак не мог понять, что в этом плохого. «С удовольствием стану и даже очень хочу стать! А если при этом и учиться сильно не надо, то это вообще то что мне и нужно!» – рассуждал про себя маленький Алёша. Простором, раздольем и волей веяло от этого чуда под названием – деревня. Так казалось маленькому человечку, вырвавшемуся не только из городских давящих со всех сторон железо-бетонных стен, но и из разнообразных ненавистных общественных объединений: яслей, детских садов, школ и пионерских лагерей, с их дисциплиной, режимом и построениями. Отец Алёши старался дать своему младшему сыну все то обширное представление о русских корнях, которое в детстве получил он сам. Он искренне считал, что сын должен, как и он сам, испытать ту радость от общения со всем деревенским миром, сельским хозяйством и ощутить на себе высший восторг единения человека и природы. Этих ощущений безвозвратно лишены городские дети, не выезжающие из города или выезжающие только по путёвке в пионерлагеря. Такие детки, не имеющие никакого представления о деревенской жизни, такой простой, радостной, вольготной и душевной, лишены чего-то очень и очень важного в жизни. Положительные эмоции летней сельской жизни, как бы компенсировали маленькому Алёше тот ужас городской жизни, проведённой им в дошкольных детских учреждениях. Только, здесь, в деревне, без привычных городских удобств мальчик чувствовал себя как будто бы дома, сам не понимая почему, но он расцветал как расцветало всё вокруг. Только на природе в слиянии с ней, Алёша чувствовал себя по-детски действительно свободным и полностью счастливым. Здесь было столько простора, можно было убежать от взрослых, спрятаться где-нибудь и предаваться своей детской свободе и гармонии с природой вместе с деревенскими пацанами и девчонками. Воздух здесь был совсем другим, не то что в городе, где повсюду дымили какие-то трубы и со всех сторон газовали автомобили. Деревенские же дети, казалось Алёше, были намного счастливей городских, они беззаботно бегали и играли на речке, в поле, в лесу, в садах и огородах. Городские же детки, впервые попавшие в деревню, не уставая в первое время всему удивляться, постепенно вливались в детский деревенский коллектив, отбрасывали очень скоро всякую обувь и через некоторое время носились босяком, похлеще местной деревенской детворы, по лугам, полям и просёлочным дорогам.

Берега Клязьминского водохранилища со стороны деревни, где снимали дом Животовы, были довольно высокие и крутые. По вершине крутого склона шла тропинка совсем близко от обрыва. Даже просто бегать городским детишкам по такому берегу, откуда все проплывающие корабли, яхты и моторные лодки казались какими-то игрушечными, было одно удовольствие. Они дружно везде носились как угорелые, лазили по садам-огородам и пихали в рот всё что только удавалось там сорвать. В поле рвали горох, в садах – фрукты и ягоды, в лесу – лесные ягоды и орехи. Конечно после этого болели всякими сопутствующими болезнями, но всё это происходило как-то дружно и весело. Все бескрайние просторы вместе с теми плодами, которые на них произрастали были в полном распоряжении деревенской детворы все будние дни.

Выходные же разительно отличались от будней своим невероятным наплывом «диких» городских отдыхающих, вырвавшихся на два дня из раскалённой, пыльной, дымящей трубами заводов и гудящей сигналами автомобилей, столицы. Первым делом, начиная с вечера пятницы, заполнялась частным автотранспортом огромная асфальтированная площадь-стоянка, расположенная перед зоной отдыха и пляжем. Со всех сторон к зоне отдыха подтягивались вагончики-палатки, торгующие пивом, в основном «Жигулёвским» или «Московским», газировкой, такой как: «Боржоми», «Ессентуки» или «Нарзан», сладкой газировкой: «Лимонадом», «Саянами» или «Крюшоном», мороженным: «Пломбиром в вафельном стаканчике», «Лакомкой» или «Ленинградским», бутербродами с копчёной колбасой, сыром или даже с чёрной икрой, воблой и горячими пирожками с мясом. Вот тогда тут – в зоне отдыха, закипало и приходило в движение всё: и выездная торговля, и местные дачники и весь понаехавший на выходные столичный люд. Прибрежная речная полоса заполнялась телами, лежащих сплошными рядами, дико уставших за рабочую пятидневку, москвичей. Разгорячённые городские жители ещё только приближаясь к зоне отдыха уже сбрасывали с себя верхнюю одежду и ходили все выходные в плавках и купальниках, пытаясь хоть как-то загореть за эти два неполных дня. В очень жаркую погоду, приезжие почти всё время проводили в воде, туда же перемещались с песчаных площадок и различные спортивные игры: волейбол, футбол, бадминтон и тому подобные. Московская интеллигенция среднего и старшего возраста предпочитала проводить время в тени в разных интеллектуальных играх: картах, шахматах, шашках и домино, периодически в перерывах между партиями охлаждая себя дальними заплывами и пропуская стопку – другую под бутерброд с чёрной икрой, копчёной колбасой или сыром. Пиво почти всегда сопровождалось, тут же сваренными прямо в пивной палатке, здоровенными красными раками или воблой. В каждой компании была разложена традиционная скатерть-самобранка в виде обычного казённого одеяла или брезента-чехла от автотранспортного средства. На подобной скатерти-самобранке присутствовала нехитрая привезённая с собой или купленная в местных палатках закуска, бывало даже шашлык, приготовленный в специальном павильоне совсем недалеко от пляжа. Ну и конечно же без водки «Столичной» или простой «Московской» ни один стол не обходился. Женщины обычно предпочитали вино.