Максим Лист - Слайд-шоу

Дальше Вячеслав Андреевич печатал фото в салоне и подпольно продавал их там же своим постоянным «особенным» клиентам, которых, на удивление Романа, оказалось немало.

Требования к фотографиям были простыми и понятными. К тому же для двадцатилетнего впечатлительного юноши, лишённого не только регулярной половой жизни, но даже и случайной, лицезрение обнаженных женских тел – нечто сродни магии и таинству. Работа, о которой Рома мог только мечтать.

Впоследствии Слава отказался от идеи с раздеванием и просил снимать только обнажённых. Для таких съёмок Роман всегда надевал тесные плавки, чтобы скрывать нескончаемую эрекцию. А после съёмки, не в силах больше сдерживаться, суетливо и смущённо прощался и спешил домой. В ванной он кончал трижды, вспоминая всех увиденных за день девиц и их части тела. И только после этого юношеское волнение спадало полностью.

Хозяином квартиры, в которой организовали импровизированную студию, был знакомый Славы – его звали Артём. Обыкновенный парень, моложе Ромки. Невысокий. Волосы светлые и по-детски коротко и даже неровно стрижены. Сам он казался болезненно-бесцветным; тонкая шея, узкие плечи. В квартире проживал один.

Домашний гардероб Артёма состоял из легкомысленных шортиков и ярких футболок, будто после стихийного бедствия пропала вся одежда, и его одели в то, что оказалось под рукой. Ну, по крайней мере, Рома по собственной воле ни за что не надел бы такой наряд. Этакий гость из летнего пионерского лагеря, несмотря на выпавший снег за окном.

Ещё одна особенность Артема – патологическая чистоплотность и абсолютная аккуратность во всём: чистая одежда и идеальный порядок в квартире. Общительным он не был, по крайней мере с Романом вел себя сдержанно. Все слова только по делу, причём говорил издали. Когда Рома звонил в дверь, тот открывал и сразу отходил вглубь коридора, будто пытался сохранить безопасную дистанцию. Сначала даже казалось, что Артём побаивается его, но потом Рома убедился, что и с девушками, которые приходили на съёмку, он тоже общался на расстоянии.

Артём по просьбе Славы немного помогал в организации: рассаживал девушек, иногда шутил с ними, приносил попить, менял нехитрые декорации и держался весьма расслабленно, словно его совсем не смущало, что девушки полностью обнажены. Он смотрел на них скорее с любопытством, нежели с похотью. Романа удивляла такая лёгкость. Но странности на этом не кончались.

Рома обратил внимание и на поведение Вячеслава Андреевича. В квартире он вел себя по-хозяйски: мог пройти в обуви, изучить содержимое холодильника, что-то искать или складывать в шкаф, и Артём это принимал весьма спокойно: моментально протирал пол влажной шваброй, которая всегда стояла наготове.

Для себя Рома такие взаимоотношения объяснял возможными родственными связями, может, Артём – внебрачный сын Славы, или давно и хорошо знают друг друга. В общем, странностей хватало, но Ромку это не волновало. Оно и понятно, было, где проявлять свое любопытство, каждый раз – новая девушка, интереснее предыдущей. И все они не просто раздевались перед ним, а давали полную возможность рассмотреть себя с любого удобного ракурса. Ну о чём большем можно мечтать в двадцать лет, вернувшись из армии и проводя личную жизнь в одиночестве?

Первое время плёнки забирал сам Вячеслав Андреевич, но девушки в его обществе стеснялись, позы получались зажатыми, и фото заметно уступали тем, которые снимались без него. Он часто вмешивался в процесс, указывая, «как надо», в результате однажды «модель» собралась и ушла. Даже качество самих фотографий по каким-то непонятным причинам страдало, и Слава перестал посещать съёмки вовсе. С тех пор плёнки стал забирать Артем, а Роман приходил на следующий день в салон за оплатой, и Слава показывал уже готовый результат. В отдельной служебной комнате за чашкой чая они обсуждали фото и листали зарубежные журналы. Надо отметить, что эротические журналы – это был отдельный фетиш Славы, они лежали огромными стопками на стеллажах, как в библиотеке. Слава заранее выделял снимки, которые хотел бы видеть в следующий раз. Страницы были заложены нарезанными ровными полосками бумаги, то есть он готовился к разговору, наверное, так же, как готовился к своим лекциям в институте. Этот факт заставлял Романа тоже относиться к делу серьезно.

Вячеслав Андреевич был как будто равнодушен к женской красоте, но при этом безошибочно подмечал мелочи, которые делали фото привлекательными. От него Роман тогда и узнал значение постановки света, значение заднего плана и расстояния до него, и интуитивные представления о фото начали выстраиваться в систему правил. Впервые в жизни фото стало товаром, и Слава знал, как его продавать. Он охотно делился точными замечаниями, указывал на недостатки последней съёмки, раскладывая Ромкины снимки на столе. А Рома никак не мог перестать смущаться. При просмотре эрекция вновь мешала ему сидеть спокойно, но он старался усвоить всё, о чем они говорили. Зато Слава, как настоящий наставник, никогда не жалел времени на такие беседы и в конце переспрашивал, всё ли понятно.

Однажды Роман не сдержался и, краснея, задал вопрос, или, правильнее сказать, выдвинул ультиматум. Дело в том, что в этих самых журналах частенько встречались иллюстрации не только обнаженных девушек, но и молодых парней, эти страницы также были заложены полосками бумаги, только другого цвета, и с Ромой Слава их не обсуждал, лишь иногда ненароком журнал открывался на таких разворотах.

Рома с ужасом подозревал в этом какой-то стыдный намек. И страшная догадка не давала покоя настолько, что Рома всё-таки заявил прямо, и, как это часто бывает с прямыми заявлениями, неуклюже и истерично: «Не думай, что я – пидор, парней я фотографировать не стану! И намекать ни на что не нужно – это бесполезно и отвратительно!»

Сказано это было с такой экспрессией и детской искренностью, что Слава пребывал в растерянности долгих пять секунд, а потом неинтеллигентно заржал.

Рома тут же покраснел как рак, понимая, что от страха за свою целостность и мужественность сморозил какую-то глупость.

– Прости, если заставил тебя так думать, – отсмеявшись, извинился Вячеслав Андреевич.

Рома молчал, медленно остывая, как раскалённая сталь.

– Ты об этих фото?

Рома коротко кивнул.

– Ничего такого я не имел в виду, – уже серьезно заверил Слава, по-простецки хлопнув себя ладонью по груди, – а это… – он кивнул на журналы, – …это просто достойные образцы красоты – не более, и намёков в них никаких нет.

– Какая уж может быть красота в голых мужиках, – буркнул Рома.

– Это спорный момент, – не согласился Слава, – даже если тебе это не по нраву. Ты пытаешься мыслить категориями сексуальной привлекательности, и поскольку мужчины тебя не привлекают, то и не желаешь увидеть в этом простую красоту, без пошлости.