Анна Таволгина - Гора ветров

– Красиво, – выдохнула Таня. Физическая усталость на время властно вытеснила все прочее. Она старалась отдышаться и смотрела, смотрела вдаль. Душевный груз дрогнул, и она с благодарной улыбкой обернулась на Сашу.

Такой реакции он не ожидал и не совсем понял, что именно привело ее в этот восторг.

Они покатались еще, описав приличный круг. Он молчал, и она, против своего обыкновения, тоже ничего не говорила.

Возвращались той же дорогой, что и в прошлый раз. Таня порядком устала и была рада покатить в горку его велосипед вместо тяжелого своего. Поравнявшись с поворотом на Инкину улицу, Саша неожиданно туда свернул. Таня остановилась как вкопанная:

– Постой.

– Что?

– Давай пойдем прямо.

– Но так мы слегка срежем….

– Нет.

Его лицо изобразило удивление. Таня продолжала стоять. В глубине Инкиной улицы он заметил подлетающий мячик. И подумал: «Метров сто пятьдесят».

– Постой, – повторила Таня.

Саша не обернулся. Она хотела его окликнуть. Но никогда не приходилось звать его по имени… Да и что сказать? Он продолжал катить ее велосипед. Таня замешкалась. Он удалялся. Она побрела следом, лихорадочно раздумывая, как бы его остановить…

Саша шел не спеша, прислушиваясь: идет ли? Инка, Макс и Серый перекидывались в волейбол. Показалась Алка с подросшим щенком на руках. Она глянула на Сашу, и на ее лице образовалось любопытство: кто-это-с-кем-это? Немедленно отошла в сторонку, чтобы все хорошенько разглядеть, а в следующее мгновение уже вываливала пса на землю и неслась навстречу Тане, раскинув руки. Бросилась на шею, прихватив для верности ногами: «Я – клещ!»

В раздражении и досаде Павел убирался в мастерской. «Ну прям как пацан. Заигрался. Ну и ну. Да чокнулся просто». Он собирал доски с резными розами и чеканки с волоокими девицами, сгружая их в дальний угол. Вдруг стены покачнулись. Жизнь накренилась, и он, ухватившись за край верстака, старался установить ее в прежнее положение. Весь в холодной испарине, опустился на стул. Прислоненные лицом к стене жестянки с грохотом повалились.

«Долбанный хлам. А я – скотина… Никто не должен узнать. И точка. Вообразил себе… Что, ну что уж такого, в конце концов, произошло?» И мысль снова завелась по кругу, он силился ее остановить. И получилось.

«Да сколько можно? Залить отмостку, там должен остаться цемент, пойти посмотреть, сколько…» Самовольно поселившаяся в цветнике крапива поигрывала листочками на ветру.

– Инка! – рявкнул он. – Вырви крапиву!

Она крикнула что-то в ответ, но он не слушал:

– Без разговоров! Давай-давай.

«Так случилось, да и все… И все».

Алка тащила Таню к ребятам, игра остановилась. Инка кричала: «Танька, привет!» – подпрыгивала на месте и смеялась. Невозможно не отозваться. Безотчетный порыв радости в мгновение прорвал обморочный ступор стыда. Таня засмеялась и на простодушные вопросы, где же ее носило, выпалила первое, что пришло в голову:

– Такую классную девчонку встретила! Я вас познакомлю!

Инка удивленно глянула на Таню, а потом куда-то в сторону. Таня повернулась и увидела свой велосипед, прислоненный к забору. Саша ушел.

Потом они перекидывали мячик. И все было то, да не то. Как же она, оказывается, соскучилась. Но если бы можно было уйти, исчезнуть прямо сейчас! Никогда, никогда уже не будет по-прежнему. Она сама все испортила.

Мать девочек глядела из-за занавески: «Смотри-ка, пришла. А то Инка заколебала уже – где да где. Само все и устроилось».

Она вломила Пашке по-тихому. Седина в голову, бес в ребро. Будет тише воды, ниже травы. Знакомые слова перекатывались как камешки. Не мы первые, не мы последние. Танька никому ничего не скажет, ясно как день. И сама больше не сунется, не из тех… А все-таки глаз да глаз нужен.

Перемешала окрошечку. Кусочки один к одному. Позвать на ужин? Она снова глянула в окно на ребятишек. Опять весь тюль пыльный. А небо-то какое ясное, хороший день, однако, завтра будет для стирки…

Солнце закатывалось, Таня заторопилась домой.

– Танька, – Инка смотрела на нее. – Ты придешь завтра?

Что-то оборвалось внутри, и она почувствовала себя связанной:

– Конечно.

Какое облегчение остаться одной! Таня ощутила небывалую усталость. Она так устала, что не заметила даже, как мысли, что не давали покоя ни днем ни ночью, прекратили свое мучительное метание и ворочались теперь тяжело и равнодушно. Вкатила велосипед на пригорок и остановилась передохнуть. Внизу краснела крыша Инкиного дома. Его дома. Их дома. Она снова вспомнила, как они подбежали к нему на рынке. И его распахнувшиеся руки. И как он их увел. Стыд, ужас и унижение возвращались снова и снова. Ведь он их отец. Зачем она подошла тогда, как, как это все получилось? Как все это понимать? Все неправда. Она ошиблась. Но в чем, где? Взрослый, хороший человек. Он не мог не знать… Но если все-таки… Как это признать? Нет. Потому что, если он… Тогда все это теплое и нежное – просто неправда. Нет. Не нужно. Было же что-то. Она не могла ошибиться. Иначе все бессмысленно.

И жестоко.

Испуганной и выбившейся из сил птицей ее мысль тяжело кружила над вопросом «кто он?», не решаясь приземлиться, ответить, признать, ведь ответ означал суд. Кто она такая, чтобы судить его? Или все-таки это – ее собственные заблуждения? Невозможно! Или и то и другое. Нет, это уж слишком!

Так кто же он? Какой он? Нет, не так. У него… дети, семья, дом. Вот. Это проще. С этим, кажется, не ошибешься. Тут или есть, или нет. Семья, дом. У него есть.

И у меня будет!

Только дойдя до Сашиного дома, она вспомнила, как попала сегодня к Инке. Да это же он ее привел! Этому открытию Таня изумилась. Но долго думать не стала.

Саша видел, как она идет домой. Ему хотелось, чтоб все было как раньше. Танька и Инка. Пусть бы они снова были вместе.

А может, Лысый просто наврал? На миг Сашу озарила надежда. Конечно, как он раньше не подумал… Но нет. Что-то все-таки было. И от мысли, что это может повториться, он просто терял голову.

А эта Даша. Непонятная тихоня, и что Таня в ней нашла? Он едва замечал ее в своем классе. Но Таня выбрала именно ее. «Почему?» – спрашивал он себя, хотя и догадывался почему, испытывая досаду и ревность. Она ускользнула за границы его поля, где все было ясно – ее друзья, Инка, Алка… Да хоть бы и их отец!

«Как будто ругаю ее, – подумал он. – За что?»

Днями позже, идя по улице, Саша услышал:

– Эй, Санек!

Он оглянулся. Инкин отец сидел за столиком в палисаднике перед домом своего приятеля, всем известного под именем Игорез. Временами ему удавалось склонить Павла «посидеть». Они покупали пива, и все шло по одному раз и навсегда заведенному порядку: Игорез быстро хмелел, начинал задирать соседок и приставать к проходящим мимо женщинам. Павел молча подливал себе и криво ухмылялся над выходками друга. Они являли собой примечательный контраст: сухой, высокий, молчаливый Павел и низенький с круглым нависающим брюшком балагур Игорез.