Анна Таволгина - Гора ветров

– А теперь знаешь?

– И теперь не знаю.

– Но что же ты… станешь делать? – Саша помедлил с ответом, и она нетерпеливо добавила: – Когда закончишь? – и вдруг поняла, что это будет прямо на следующее лето.

Он удивился логике вопроса, но улыбнулся и ответил:

– Там видно будет. Работать пойду. В армию пойду.

– В армию?

– Что тебя так удивляет?

Она смутилась, вынула ноги из воды, встала и босиком пошла вдоль ручья. Саша двинулся следом, прямо по каменистому дну. Прохладная вода приятно остудила ноги, смыла пыль со сланцев и они заблестели на солнце.

Таня оглянулась и увидела, как он идет против течения. Она захотела ступить в воду, но остановилась. Там, где она стояла, берег ручья приподнимался, слегка нависая над водой. Саша поравнялся с ней, и она смотрела на него сверху. Ей хотелось спуститься, но она не решалась соскочить. Протянула руки, чтобы он помог ей сойти, но он легко подхватил ее и держал над водой, не думая отпускать. Она выгнула спину, Саша засмеялся. Таня нахмурила брови.

– Ты как моя двоюродная сестра.

– И ты ее тоже вот так вот держал?!

– Да.

Таня отвела взгляд, обхватила руками его шею и осторожно спросила:

– Сколько сестре лет?

– Тогда пять было, – он смеялся.

Таня расцепила руки и снова выгнула спину, но он не отпускал, потому что вдруг почувствовал кое-что. И никак нельзя было, чтобы она заметила это. Он понес ее вверх по ручью. Она обняла его рукой за шею, глядя на его лицо вблизи и чувствуя его запах. Над верхней губой и на подбородке пробивалась щетина, а шея была влажной от пота. Таня отвела глаза, глянула вниз и махнула ногой.

– Поставь меня туда.

Он неловко опустил ее в воду.

Она сделала несколько шагов, но камни оказались такими острыми…

– Ой! – Таня покачнулась, и он взял ее за руку. Она вышла на траву.

– Постой, – Саша снял сланцы и шлепнул ей под ноги. Она нерешительно просунула пальцы и засмеялась:

– Моя мама говорит, что нельзя войти в одну реку дважды. Ты случайно не знаешь, что это значит?

– Нет.

– И я не знаю, – она ступила в ручей снова, но сланцы были так велики, что все норовили соскользнуть и всплыть. Она смеялась, и Саша снова взял ее за руку:

– Пошли обратно.

Они дошли до ее сандалий. Обулись и поехали домой. Он крутил педали и думал, какой сегодня замечательный день. Потом они расстались, договорившись встретиться назавтра.

Дома бухтел телевизор, отец лежал на диване, мать возилась в кухне.

– Есть будешь?

– Да.

Она села напротив и смотрела, как Саша ест. Хотела спросить про Ваньку, но вдруг тихо заметила:

– Ты счастлив, сынок.

Саша удивленно поднял глаза.

– Ты просто светишься весь.

Он промолчал. Она встала и вышла.

«А средний твой, Нина, – чистое золото», – говаривали соседки. Она лишь отмахивалась, не сглазить бы. Но знала, что Саша – лучшее, что у нее есть. Хотя и про другие милости судьбы старалась не забывать. Вот дом, например, что достался им в наследство от мужниной бездетной тетки пятнадцать лет назад. Или свекровь, которая любила ее, сироту, как родную дочь… Да и сам алкоголик-муж, что навсегда вошел в дурной кураж, переехав сюда из общежития, ведь что правда, то правда – никогда не поднимал на нее руки.

А она что – она ничего. Справлялась потихоньку. Главное – добыть еды, дотащить и приготовить. Столько еды нужно четырем мужикам! Потом огород еще. И вечное чувство вины за неустроенный дом.

Она жила на фоне нескончаемых взрывов бешенства мужа, как иные живут у моря, денно и нощно слыша его прибой. И еще была тайная страсть, которая надежно держала ее на плаву, – работа.

Нина пришла на завод девочкой, имея восемь классов образования. Однообразный труд, раннее замужество и трое детей не давали понять, что за удовольствие можно найти в этих ежедневных восьми часах от звонка до звонка. Но в тот год, как Ванька пошел в школу, ее свекровь как-то сказала ей с глазу на глаз: «Шла бы ты, Ниночка, учиться…» Нина удивилась. Невозможно было представить, чтобы та сказала это ее мужу. Чтобы вообще возможно было ему такое сказать…

После долгих раздумий она подала документы в техникум на заочное. В учении неожиданно открылось большое удовольствие, какого она не знала в школе. Примерно в это же время муж уволился с их завода и устроился работать сдельно, вполне сносно обеспечивая семью. Нина не скупилась на выражение благодарности, шибко не распространялась о своих занятиях и была даже рада, когда муж задерживался допоздна.

Теперь, когда она приходила на работу… С чем это сравнишь? Решались проблемы, рассасывались заторы, все начинало крутиться. Заглянув за границы конвейерного однообразия, она обнаружила стройность и красоту технологии. И поняла, что ей удалось узнать кое-что, но осталось еще больше! И это наполняло ее тайной радостью.

В цеху она была нужна, ее ждали. В год окончания техникума Нина стала мастером. А еще через три – замначальника цеха.

Работала она с мужиками, а домой всегда шла с женщинами из бухгалтерии, что жили по соседству. Зимой они ехали три остановки на трамвае, а летом шли пешком, по дороге обходя три продуктовых магазина. Так что когда она добиралась до дома, ее низенькую коренастую фигуру симметрично дополняли две нагруженные авоськи, которые каждый день аккуратно сворачивались и возвращались в карман сумки.

Готовка шла тем же самым конвейером. И не было никакой возможности этого избежать. Иной раз за жаркой котлет ей приходила в голову мысль, что и в домашней жизни должно быть что-то дальше, за пределами этого кухонного конвейера… «Воспитание», – догадывалась она.

В глубине души в «воспитание» она не верила. Каждый из ее сыновей с самого начала был тем, кем он был. И ничего тут не поделаешь. Но иногда против воли вспоминалось расхожее: «Растут как трава». И тогда она с тревогой думала о Ваньке, а в голове неумолимо стучало: «Упустила, упустила, упустила».

За переборкой остатков прошлогоднего лука на веранде Нина подумала: «Неплохая девчонка. Но не пара ему». Потом на ум пришел ее старший, Игорь, его история с одногруппницей из училища и аборт в шестнадцать лет.

«Надо с ним поговорить», – вроде бы уже совсем решила она. Но Сашино лицо все стояло перед глазами. Что-то совершенно особенное. Очень простое, поразительное. «Что я скажу? – подумала она. – Могу сказать, что знаю…» – но уже понимала, что знает-то как раз таки он. Знает что-то, чего, как будто, не знает она… И это было как минимум тревожно.

Она не стала говорить с ним.

А он понял, что она не будет, и вздохнул с облегчением. Что он мог ответить? Все, что он узнал, вряд ли можно было обратить в слова…

Июль перекатился в август. Таня рвала ягоду, мыла полы. Бабушка варила варенье, солила помидоры. Вера покрасила крылечко и перечитывала Достоевского. Саша ходил за молоком и хлебом, скидывал в стайку привезенный уголь. Нина получила квартальную премию, ее муж загремел в больницу с печенью. Про тех, кто обворовал в начале лета дом, у милиции была версия, но никаких доказательств. Лысый курил траву и угощал Ваньку. Павел залил отмостку, его жена перемыла весь дом. Инка тайком целовалась с Максом и полола клумбы. Алка отлынивала где только можно, красила губы и наводила кудри. Даша уехала на месяц к родственникам и писала Тане письма. Игорез провел ночь в вытрезвителе.