Анна Таволгина - Гора ветров

Сашка водил дружбу с соседскими мужиками, копался в их «железках». И они, встречая сына, тянули ему руки как равному, кивая отцу издалека и слегка.

«Рабочий – основа всего. Как же иначе? На нас все и держится. А эти все ловчат, все норовят устроиться за наш счет…» Дальше мысль буксовала. «Щенок», – привычно подумал он о Саше и налил второй стакан. Праведный гнев надежно заслонял его от жизни, не оставляя ни единого шанса на контакт. Жена жалела его. Игорь и Ванька не думали о нем вовсе. Саша думал, хоть ему и не нравилось думать об отце. Он давно понял, что тот не любит его. Никого не любит. Мысль эта поначалу была оглушительна. Горька и ни к чему не вела. А если так, что толку думать?

Он быстро отыскал пару новых верхонок и вернулся во двор. Отец уже ушел, но напилить они успели порядочно, и Саша взялся за топор. Стукнула калитка, пришел Ванька.

Усевшись на то самое место, где только что курил отец, Ванька подхватил лежащую рядом пилу, опер ее ручкой о землю, стал пружинить. Она издала жалобный звук. Саша подошел, молча отобрал пилу и отставил в сторону.

– Все вкалываешь, – сказал Ванька. Он был невысокого роста, щупл. Маленькие темные глаза и суетливость делали его похожим на мелкого грызуна.

Саша не ответил.

– Что толку? – продолжал Ванька. – Так и так всю жизнь в дерьме сидеть…

Саша глянул мельком. Брат, как обычно, повторял чужие слова. И понятно чьи. Саша промолчал опять. Его молчание раззадорило Ваньку.

– Покурим? – он демонстративно вытянул пачку из кармана.

В другом месте Саша не отказался бы, но курить дома – матери расскажут об этом раньше, чем она успеет дойти до ворот…

– Где твоя? – Ванька кивнул в Танин проулок.

Саша поднял брови, но по-прежнему ничего не отвечал. Примерился топором, ударил чурку, и она раскололась на части. Ванька упер локти в колени и держал сигарету большим и указательным пальцами. Его просто распирало от собственной значимости.

– Лысый спрашивал про тебя. Типа, давно не видно.

– Шестеришь?

– А что?

– Раньше я что-то не замечал, – соврал Саша.

– Смотря на кого…

– Угу, – Саша примерился к следующей чурке.

– Да что ты знаешь? – Ванька вошел в раж, мелкие черты делали его похожим на злобного мышонка.

– Да все я знаю, – Саша уверенно врал наугад, на что Ванька всегда велся.

– Я в деле.

– Да правда, что ли? – Саша ухмыльнулся.

– Вчера на шухере стоял.

– Врешь.

Саша криво усмехнулся, но внутри словно что-то упало. Он давно догадывался, к чему шло. Вот оно. Ванька не врал. «Дурак. И зачем он только рассказал», – с досадой подумал Саша, внезапно забыв про намеренную свою провокацию. Неприятное знание легло новой тяжестью. «Как же он задолбал. Какая мне разница? Но мать… Спокойно». Что конкретно сделал Ванька, пока было не ясно. Саша опустил топор на чурку и сел рядом, стараясь не выдать интереса. Что вышло лишним, потому что Ванька в полчаса сам собой слил брату, где обчистили дом и всех, кто участвовал. Всё, что знал.

– Послушай, – Саша смотрел Ваньке в глаза. – Ты мне ничего не говорил. Понял? Не вздумай трепаться об этом. Выкручивайся, как знаешь. Ты хоть понимаешь, во что вляпался?

Ванька ничего не ответил. Но знал, что братан – могила.

Когда тот ушел, Саша продолжал сидеть, уставившись на топор. Ванька – дурак, но что они от него хотят? То, что был обокраден чей-то дом, само по себе не трогало. В их округе случалось разное: пьяные драки, семейные разборки, воровство. Пару лет назад женщина с соседней улицы зарубила спящего мужа-алкоголика. Время от времени кто-то умирал с перепоя. Говорили «сгорел». Что заставляет людей спиваться? Саша не знал. Мать говорила – «слабость». Ванька – слабый. Матери жалко Ваньку.

Саша подумал о матери, и его сердце сжалось. Люди живут как хотят, его это не касается. Но мать… Она ничего не должна знать.

Таня возвращалась домой той же улицей, по которой шла утром. Выйдя от Даши, она вспомнила все, что произошло вчера, и ее душу снова охватило смятение. Весь этот долгий-предолгий день ей удалось не думать о вчерашнем. Но вот оно настигло ее, и никуда не уйдешь.

Кто-то ей рассказывал. Она слышала где-то. Но только не могла припомнить, где и что точно. Какая-то история. Что-то нехорошее, ужасное. Гадость какая-то… Поцелуй. Он поцеловал ее, этот взрослый мужчина. Она не понимала, как это случилось. Она хотела… Что? Прижаться и чтобы он обнял ее. Она и сейчас этого хотела. Но поцелуй… Ее никто еще не целовал вот так, в губы. До вчерашнего дня она даже не представляла себе, как это. Ей хотелось, чтобы он обнял. Но ему почему-то понадобилось ее поцеловать. Ну и пожалуйста, жалко, что ли? Хотя, если бы это был кто-то другой, то вряд ли бы у него это получилось…

Пробравшись в свой проулок соседским двором, Таня увидела бабушку.

– И где тебя носит? Как с утра ушла, не поела… – бабушка хотела сказать что-то еще, но замолчала и внимательно посмотрела на Таню. – Инка забегала. Я думала, ты с ними. Где была-то?

Таня обмерла:

– Что Инка?

– А что Инка? Тебя спрашивала. Ты бы поела…

– Где мама?

– Ушла. Тебя не поймешь: то ждешь ее, убиваешься, а придет – уматываешь куда-то на целый день. – Любовь кинула конец шланга, из которого поливала, в кадушку. – Воду закрой.

– Сейчас.

Завинчивая запотевший кран, Таня кинула взгляд на будильник. Девятый час. Инка вряд ли придет. А завтра… Что будет завтра?

Назавтра сияло солнце и дорога стелилась под ноги. Она убегала с утра тем же путем. Блуждала переулками, сидела на берегу ручья. Мысли и чувства раскачивались, как на качелях. В сиянии утренней росы все казалось прекрасным, исполненным тайн и смыслов взрослой жизни. Она думала, что любима и желанна, и это наполняло ее неведомой доселе гордостью. Таня лелеяла эти мысли, купалась в них. Они обволакивали все ее естество сладкой пеленой и погружали в мир мечтаний, где она, приближаясь к этому мужчине, садилась у его ног, склонив голову к нему на колени. Он гладил ее по голове, и это значило мир, покой, любовь… Мысленно она обращала его взгляд к себе, и тут, раз за разом, происходил сбой. Что было в этом взгляде? Что-то заставляло ее трепетать. Теплая волна сбегала сверху вниз и закручивалась внизу живота. Удивленная этой сладостью, она думала: что же дальше? И ее собственное тело подсказывало ей – что дальше… На этом месте неизменно являлась большая женщина, которая была неумолима, как… Как эта единственно возможная реальность, от которой никуда не уйдешь.

Могла ли она ошибиться? Ведь он любил, любил ее! И она снова и снова замирала в самой настоящей благодарности. Возможно ли? Мать, бабушка и друзья – весь остальной мир колыхался где-то далеко, когда она затуманенным и счастливым взором скользила по шелестящим ветвям деревьев, громоздящимся грудам облаков, тяжелым каплям слепого дождика, что прибивал рыхлую и теплую пыль под ногами…