Анна Таволгина - Гора ветров

И что ей хорошо.

Вернувшись, он приблизился и протянул руку. Она поднялась, и он обнял ее нежно и ласково и осторожно вынул шпильки из ее длинных сильных волос. В следующее мгновение они целовались все жарче и жарче. Раздевали друг друга, вдыхали запах друг друга, соприкасались, смешивались и сливались.

Она была счастлива.

Утром Вера проснулась от скрипа кровати. И захотела подняться. «Постой», – он взял ее за руку. Она взглянула на него и улыбнулась. «Ты не возражаешь?» – он закурил и обнял ее свободной рукой. Между блаженными затяжками расспросил о ее жизни. Слушал внимательно, не переставая обнимать. И она поведала ему про свой неудачный брак, Танечку, работу и маму. «Сколько тебе лет?» – спросил он, и она ответила простодушно, как в детстве. В ответ он скупо рассказал о себе, тщательно взвешивая каждое слово.

На двенадцать лет старше нее, главный инженер огромного предприятия. Два взрослых сына. Развод и раздел имущества несколько лет назад вызвали много толков и чудом не стоили ему должности. С тех пор, как он поселился в этой относительно небольшой квартире, несколько женщин в его спальне сменили одна другую. Этих отношений он не афишировал, ценил свое положение, независимость и все меньше нуждался в друзьях.

Она слушала, опустив глаза. Длинная шея, изящно склоненная в невыразимо трогательной покорности. Он подумал о бывавших здесь до нее. С каким нетерпением с утра он всегда ждал, когда женщина уйдет. Ему не хотелось, чтобы эта уходила.

– Ты хочешь о чем-то спросить?

– Нет, – она не поднимала глаз.

Он подумал, что становится сентиментальным.

– Я пойду? – спросила она.

– Тебе нужно идти?

– Нет.

– Так не ходи, – он осторожно высвободил руку, сел и вдруг, сам не зная почему, засмущавшись, потянулся за халатом. Поднявшись и обозревая в окно воскресный утренний двор, он задумчиво завязывал пояс. На спинке кровати висело ее длинное, шелковое, в рассыпающихся хризантемах платье. Он прижал его к лицу и вдохнул запах. В дверях оглянулся:

– Красивая. Ты красивая.

Они завтракали и снова любили друг друга. Его любовь не была настойчивой и поспешной, как в молодости. Податливость этой женщины рождала удивительную слаженность. Он гладил ее по лицу, закладывал прядь волос за ухо. Ему было хорошо с ней. День сменился ночью, ночь утром. С понедельника он шел в отпуск, но планировал выйти, как обычно, на работу. Позвонив секретарше, сказал, что будет во вторник.

Вера чувствовала себя как во сне. Такого мужчины она никогда не встречала, происходящее было невероятно. Она поставила себе границей вторник и была уверена, что никогда больше его не увидит.

Он смотрел на нее, целовал, любил, кормил. Так хорошо ему давно не было. Он оставил насмешливый тон, который напустил на себя, когда увидел ее. Ему нравилось, как она двигается, что мало говорит. И как говорит. Он даже слушал, что она говорит.

В отличие от других женщин, которые попадали к нему домой, она не интересовалась, где и на что живет его бывшая жена, помогает ли он детям, как ему удалось достать то и это. С другими, даже если что-то не произносилось вслух, это читалось в глазах, в молчании. Он знал женщин. Напористые, яркие, умные, нежные, кроткие и по-настоящему добрые – были ему вполне знакомы. Но она была красива, грациозна. Не сказала ни единого слова восхищения. Это возмущало и обескураживало, но он не подавал виду. То, что он разглядел в ее глазах, не оставляло сомнений. Но, черт возьми, почему же она этого не говорит?!

На его машине, которую водитель оставил под окнами, они отправились в лес. Она бродила среди деревьев, одетая в джинсы младшего сына и его собственную рубашку. Он развел костер и поджарил сосиски. Когда он делал это в последний раз? Может быть, когда дети еще учились в школе. Глядя на огонь, он задумался о своей жизни, заключив, что все-таки хорошо быть свободным, когда ты еще ого-го-го. И такая красавица случилась. Ничего не говорит, ни о чем не спрашивает. И все-таки как прекрасна жизнь.

Они перекусили. Он растянулся на солнышке, положил голову к ней на колени и закрыл глаза. Она гладила его по голове, повторяя про себя его имя – Андрей, и опять думала, как он не похож на тех, кто встречался раньше. А ему вдруг захотелось рассказать об этом лесе, о родителях, братьях и детстве, которое было точно таким же, как и у большей части ребятишек этого города в первое послевоенное десятилетие. Слово за слово он разговорился. Слова казались ему избитыми, события банальными, но он чувствовал, что Вера слушает, и продолжал говорить с закрытыми глазами. «У меня ноги затекли», – она осторожно убрала его голову со своих колен, подложив свернутую кофту. И он почувствовал себя оставленным, но в следующее мгновение ощутил ее тепло у себя под боком. Он взял Верину руку в свою и не выпускал, пока не устал говорить.

Вечером, когда они вернулись, он пригласил ее в ресторан. Она покачала головой.

– Почему? – ему стало интересно, потому что сам он не любил бывать там. Но есть в доме было нечего. В ответ она замялась.

– Так что же?

– Не обижайся, но я думаю, тебя хорошо знают там…

Он посмотрел на Веру в ее чудесном платье, которое он попросил надеть. И ему стало неловко. Они нажарили картошки и съели ее с остатками сосисок.

Наутро она сказала, что ей нужно ехать, что она обещала ребенку вечером театр.

– Сколько лет ребенку?

– Четырнадцать.

– Ого, четырнадцать! Почему бы ей не сходить с друзьями?

Вера промолчала и отвернулась. Андрей обнял ее и поцеловал в шею. «Всего лишь один день», – подумала она и осталась.

Саша открыл дверь кладовки, которая дохнула застоявшимся запахом старых вещей. Все тут было навалено скопом. Он искал верхонки 5 5 Рабочие рукавицы. – стер руки в кровь, когда пилил дрова с отцом. Не думая признаваться, продолжал сжимать рукоятку пилы, пока отец не уселся перекурить. У того ладони были словно из дерева, с крепкими, пожелтевшими от табака пальцами. Он вытряхнул папиросу из пачки и глянул на Сашу исподлобья:

– Что-то быстро ты уделался.

– Я – нет.

– Хорош на сегодня.

Докурив, отец пошел принять свой послеобеденный стаканчик. Средний сын вызывал тупое раздражение. Вот Игорь – тот другое дело. Работяга и выпить не дурак. С тех пор, как старший съехал, вечерами поддержать компанию было не с кем: друзей не водилось, а соседи уязвляли гордость. «Всё вертятся, устраиваются, норовят хапнуть побольше, – привычно думал он. – Вот и она туда же», – дальше шла мысль про жену по накатанной, и глухая злоба поднималась в душе. Он опрокидывал стакан, и зыбкое равновесие восстанавливалось. «Слабаки», – думал он про младших сыновей. И все труднее было успокоиться. Его бесила их жизнь, Сашкин гараж, Ванькина пацанва и то, что жена вечно брала сторону детей.