Анна Таволгина - Гора ветров

Он понял, о чем мать говорила Ваньке. А знал гораздо больше.

Исподволь тайное место их пацанячьих игр стало пристанищем для иного рода занятий. Войнушку и футбол постепенно вытеснили посиделки с сигаретами, пивом и скабрезными историями. Некоторое время спустя туда стали захаживать и фигурантки этих рассказов. Потом появилось курево с травой. И деньги. Траву приносил низенький рябой пацан из барака по кличке Лысый, имевший корефаном недавно вернувшегося из колонии соседа.

По старой памяти Саша бывал там время от времени. Он знал всех этих пацанов с детства, был одним из них. Не разделяя их новых увлечений, он не задумывался над тем, хорошо это или плохо. Если другим нравилось, то – пожалуйста. Ему это было не нужно. Такая позиция не вызывала отторжения, вопреки тому, что их компания сбивалась по тому же принципу, что и любая другая в этом возрасте: «Кто не с нами, тот против нас». Физически сильный, Саша всегда мог постоять за себя, что было существенно, но вовсе не являлось гарантией авторитета. Кроме того, чтобы дать в морду за дело, он умел слушать и хранить тайны. Ванька, на полтора года младше и на полголовы ниже, выпивал, курил траву, трындел лишнее и был бы бит гораздо чаще, если бы не брат…

Саша сидел в гараже на старом табурете перед верстаком. Вечернее солнце, скользнув в ворота, уперлось в противоположную стену. Таня подошла неслышно и встала в луче света так, чтобы ее тень упала на его лицо. Он не заметил этого. Пройти мимо с безразличным видом ей было уже невозможно, так же, впрочем, как и ступить внутрь. Таня замерла в замешательстве. Саша, увидев ее, отвернулся, спрятав улыбку, и снова посмотрел. Ее приход был чудом, обещанием счастья.

– Заходи.

Она осторожно обошла мотоцикл, мопед и два старых велосипеда.

Он поднялся и кивнул на дверь, ведущую во двор.

Таня покачала головой и оглянулась на улицу.

– Тогда садись, – Саша подвинул маленькую скамейку. – Ты вчера…

– Да. Инкин отец возил нас на реку… Знаешь его?

– Скорей, его машину. Ну и как?

– Здоровско.

– Вода теплая?

– Нет.

– Ты умеешь плавать?

– Нет.

– Что же тогда…

– Можно научиться!

Тут мимо гаражных ворот, бросив в их сторону настороженный взгляд, прошла ее мать. Таня быстро поднялась:

– Я пойду.

Саша кивнул.

– Пока! – она выбралась наружу и припустила вслед стройной женщине в красивом платье. Подскочив, обняла и чмокнула в щеку. Та отстранилась. Таня сказала матери что-то, женщина мельком оглянулась. И они пошли к своему дому.

Саше стало не по себе. От взгляда Таниной матери он почувствовал смутную необъяснимую тревогу. Это чувство ему не понравилось. Но у него не было ни нужды, ни желания думать о причинах. Досада и ревность оказались так же сильны, как и ощущение счастья. От всех житейских неурядиц, которых в их семье было великое множество, он привык скрываться здесь. Саша склонился над разобранным двигателем и коснулся его рукой, пытаясь вернуться мыслью туда, где должны были рождаться движение и жизнь. Ощутил холод металла. И невозможность вернуться к тому, чем занимался полчаса назад. Это его удивило.

В последний рабочий день перед отпуском, когда Вера сдавала подписанные экзаменационные ведомости по своему предмету, к ней подошла подруга:

– Два билета на ту неделю пропадают, может, возьмешь?

В их городе шли гастроли театра из соседнего областного центра. «Танька все равно допечет», – подумала Вера и согласилась:

– Давай.

Радости дочери не было конца. Предвкушение похода в театр заполнило ее счастьем целиком.

Несоответствие их городского театра и его труппы бросалось в глаза. Построенное после войны, благородно обветшавшее снаружи и изящное внутри здание было достойно лучшего применения. Как-то их классная организовала культпоход на детский спектакль. После первого действия Таня, не сказав ни слова, ушла: то, что изображали актеры, выглядело заурядной самодеятельностью. Ну и влетело же ей потом! Это был единственный раз, когда матери пришлось идти объясняться в школу. С тех пор коллективное посещение каких бы то ни было культурных заведений казалось Тане противоестественным. В театр с классом она не ходила больше никогда.

Совсем другое дело – гастроли. Каждое лето к ним ненадолго заглядывали разные по-настоящему интересные коллективы. Походы в театр составляли одну из немногих сторон жизни, где мать и дочь находили взаимопонимание.

Таня помогла донести сумки с продуктами.

– Послушай, что это ты делала в том гараже? – спросила Вера.

– Ничего. Просто болтали.

Дочь не считала нужным вдаваться в подробности на тему своих друзей. Никогда ее выбор не встречал одобрения матери. Но в своих отношениях с друзьями она не знала разочарования, что позволяло ей легко игнорировать критические ремарки.

Мать собралась было сказать что-то вроде «нечего шляться по гаражам» или «чтобы я тебя там больше не видела», но, зная, что это совершенно бесполезно, зашла с другой стороны:

– Ты с ним дружишь? А он к тебе давно неравнодушен. Но какой-то он… мужиковатый.

«О, как же больно. Не обращать внимания? Не обращать. Пропустить мимо ушей. Наплевать».

Но как? Если бы Таня знала как! Если бы хоть кто-нибудь знал.

Вера критически перебирала гардероб, думая, что же надеть на свадьбу брата. Мать обшивала ее превосходно, все вещи без исключения смотрелись на ней прекрасно. Однако в данном случае требовалось просто «прилично». В конце концов она остановилась на длинном крепдешиновом платье ярко-синего цвета в рассыпающихся белых хризантемах. Помедлила и стряхнула с «плечиков» еще одно. Аккуратно сложила их в дорожную сумку, где уже лежала пара туфель на каблуках, которые, учитывая замечательную длину Вериных ног, не оставляли большинству мужчин ни одного шанса оказаться на нужной высоте. Она называла эти туфли «парадными», хотя следовало бы «убийственными».

Еще одна сумка – с продуктами для матери и Тани – ждала у порога. Вера влезла в разношенные босоножки, взяла в руки по сумке. Окинула взглядом беспорядок их крошечной квартиры. Подумала: «Потом, потом…» И вышла.

По дороге она заехала к матери и оставила продукты. Это была пятница. В воскресенье вечером предполагалось вернуться. А во вторник они с Танечкой шли на спектакль.

– Какая ты красивая! – Таня обняла мать. – Возвращайся скорее!

Вера послала прощальный воздушный поцелуй, хлопнула калиткой. Бабушка смотрела вслед из окна, Таня – с крылечка.

Вздохнув, девочка окинула взглядом яблони, соседский дом за оградой, обошла дорожки цветника. Кусты разноцветных пионов распадались под тяжестью бутонов. Нюхать их она всегда начинала с белого. Потом – розовый, и напоследок – бордовый. Теперь пройти мимо ночных фиалок, которые к вечеру источали прозрачно-сиреневый, холодноватый, волшебный запах. Таня переступила бордюр из мяты и маргариток… Маленький сказочный мир, где она до сих пор оставалась Дюймовочкой.