Филипп Горбунов - Проект «О»

– А ну, кто там мнётся? Заходь, не робей!

Вошёл Кукушкин к царю да так и застыл на пороге, государя узревши – растерялся, значит. Стоит Кукушкин пень пнём, воздух глотает да глазами вращает. Словом, дурак дураком. «А царь-то совсем не таков, каким его на портретах малюют! – думает. – Там-то – красавец, сажень в плечах, а на деле – старик со мхом в ушах! Вот те раз!»

– А-а, стрелец! – обрадовался царь. – Ты-то мне и нужен!

– Рад стараться, Вашество! – проорал вдруг Кукушкин и даже сам себя испугался.

– Ты, я слыхал, лучший стрелок в государстве?

– Так точно, Вашество!

Государь поморщился.

– Чаво орёшь, дурында! Слушай мой царский указ…

Кукушкин напрягся.

– Повелеваю… – величественно начал царь, расхаживая взад-вперёд, – …сыскать мне орла о двух головах.

Стрельца снова столбняк понюхал – стоит моргает, ни шиша не понимает.

– О скольки головах?

– О двух.

Кукушкин напряг мысль. Царь нахмурился:

– Чаво умолк?

– Соображаю, Вашество…

– А чаво тут соображать? Считать умеешь?

Стрелец поскрёб плешь.

– Один, два…

– Стоп! Вот как до двух досчитаешь – хватай и беги. Ущучил?

– Ага. Токма где ж я его, Ваше Величество, сыщу, двуглавого-то?

– А енто мне не ведомо! – отрезал царь. – Приказы не обсуждаются.

– А можно вопрос?

– Валяй, стрелец.

– А на кой вам с двумя башками-то? Ему, поди, и жратвы вдвое больше надобно…

Государь отмахнулся.

– За жратву не беспокойси – накормим!

Тут царь хитро прищурился.

– Али в завхозы метишь?

– Да куды мне! Я так, интересуюсь…

– А-а, ну-ну… Интерес – дело хорошее. Так уж и быть – скажу тебе, парень ты, я вижу, хороший. Понимаешь, стрелец, новизны хочется…

– Дык, может, вам перестановочку – гарнитуру там переставить, шифоньер какой вторнуть? Али в острог кого посадить? – робко предложил Кукушкин.

Царь горестно вздохнул.

– Кого мог – давно уже… того… Я ж говорю, новизны хочется. Тоска заела, стрелец… Иноземцев вроде испужали, ворогов Воронежем застращали, население с горькой на «боярышник» пересадили, жисть наладили… А на душе мерзко. Не хватает чего-то. Финального, так сказать, аккорду… Как считаешь, Кукушкин?

– Дык далеко вам ещё до финала-то, Ваше Величество, – заискивающе ощерился стрелец.

– До финала, может, и далеко, а сердце стонет, душа праздника требует. Размаха хочется, понимаешь? Вот тебе чего хочется, Кукушкин?

– Мне-то?

– Тебе-то!

– Ну, не знаю… Чтоб, эт самое, крыша в нашей хрущобе не текла… А то шибко текёт, зараза…

– Понятно, – отмахнулся царь. – Никакой фантазии в табе, одна муть.

– Дак откель ей взяться-то, фантазии энтой? – грустно согласился Кукушкин. – Одне хлопоты…

– И то правда. А я вот всё про двуглавого орла мечтаю… Вот, быват, выйдешь с утреца на балкон гантельку повыжимати, глянешь на башни резныя – сразу мысля: вот бы и нам где живого орла надыбать? И чтоб, значить, непременно о двух башках… Тут те и символ, и редкость краснокнижная. Ведь чего мне токма не везли басурмане всякие да нехристи заморские – и верблюд о в африканских, и тигров индостанских, и медвед е й гималайских, и стерхов всяких… А орла двуглавого нема!.. Как так? Непорядок!

– Согласен, Ваше Величество.

– А раз согласен, – тотчас подхватил государь, – иди-тка да сыщи мне энту чудо-птицу – я слыхал, есть она.

Стрелец приуныл.

– Ваше Величество, где ж я её тапереча найду? – стрелец тоскливо кивнул на сгущающуюся за окном тьму. – Ночь-полночь на дворе…

– Цыц! Поразмышляй мне тут! Сказано – ноги в руки и вперёд!

– Так она, поди, на юг нонче подалась… Мне туды визу делать надобно…

– Вот те, а не виза! – царь показал фигу. – Перетопчешься! Я тут давеча одному ужо сделал, чтоб он кое-чаво оттеда мне притаранил…

– И чаво?

– А того! Тута наобещал с три короба, а как за кордон перебрался – фить, токма его и видали!.. Так что без виз обойдёшься! Здесь ищи…

Кукушкин только вздохнул.

– И не вздыхай мне тут! Ишь, моду взяли – вздыхать чуть что!.. Лучше об деле думай. Учти: не найдёшь, – царь нахмурил брови, – голова с плеч, уж не взыщи, стрелец. А найдёшь птаху эту диковинную – так и быть, завхозом тебя при дворе сделаю. Хочешь?

«Ещё б я не хотел!» – подумал стрелец и проорал так, что государь аж подпрыгнул:

– Рад служить!

– Ну, тады в путь, – сказал царь и по-отечески обнял Кукушкина.

Вышел стрелец из дворца, маковку чешет, думу думает. «Завхозом оно, конечно, хорошо, но ведь могут и башку отнять!.. А мне без её неинтересно совсем…» Делать нечего, надо в дорогу собираться. Сделал шаг Кукушкин – глядь – а кафтана-то его как не было! А заместо униформы стрелецкой – рубище какое-то да лапти драные. Да и сам стрелец не стрелец, а старик рябой с бородой седой. И в руках у него невод. И стоит Кукушкин на берегу синего моря, а оно колышется, волну вздымает да бурей пужает. «Ага», – понял стрелец, размахнулся и метнул невод в пучину морскую. Зацепил невод что-то тяжёлое. Обрадовался Кукушкин, стал вытягивать улов, а там – батюшки святы! – Сталин-рыба: сверху – френч да усища, снизу – аки ершище! Злится Сталин-рыба, глазами вращает, врагов проклянает. Пуговицы огнём жарят, с губ пена летит – расстрелять грозит! Вскрикнул Кукушкин в ужасе, а Сталин-рыба возьми да в лапоть ему зубищами впейся. Завопил стрелец, на одной ножке, всё равно как увечный, запрыгал и стряхнул свой улов в море. Канула Сталин-рыба вместе с обувкой кукушкинской в пучине. Перекрестился стрелец, отдышался маленько и снова за невод. Размахнулся пуще прежнего и метнул его ещё дальше. Опять чтой-то поймал и ну тянуть на берег. Тяжёл был улов! Взмок Кукушкин, пока вытащил. Смотрит – а это кусок суши какой-то и табличка впендюрена: «Крым». А по суше той рвань какая-то вусмерть пьяная носится да Кобзона орёт. А окрест – мрак и жуть смертная. Поморщился Кукушкин да и выбросил Крым куда подальше: пущай сам выплывает… Размахнулся стрелец в третий раз да так, что сам чуть в море не плюхнулся. Зацепил невод чтой-то такое, что Кукушкину одному нипочём из глубин морских не вытянуть. Уж он и кряхтел, и потел, а всё не у дел. Сплюнул Кукушкин с досады. Видит краем глаза: по берегу младший их научный сотрудник Петя Чайкин с барышней променад совершает, дефилирует, значит. А барышня-то – лаборантка ихняя, Света Синичкина, красавица, каких поискать. И он ей, значит, по-французски мурлыкает: мол, люли-люли, се тре жули, и всё в таком колинкоре. Барышня, ясно, смущается, краской наполняется. Оба в белом, как на параде. Не идут, а плывут, аки лебеди. Приближаются.

– Эй, Петруша, – кричит коллеге Кукушкин, – помоги-тка старику!

– Avec grand plaisir, mon general! – радостно восклицает юноша и кивает Свете: беги, мол. И Синичкина, вся такая тонкая и воздушная, ахая, подбирает платье и бежит к воде, хватается за Кукушкина.