Азалия Аминева - Глубинка. Сборник рассказов и очерков

Женщина понимала, как тяжело было её некогда сильному и волевому мужу ехать на чужбину, чтобы просить милости у сестры, которая, как все считали, ведёт неправедный образ жизни. Да и могилы предков на старом деревенском кладбище под разлапистыми соснами, оставленные навсегда без присмотра, надрывали его душу. Заснув на несколько минут позапрошлой ночью на скамейке вокзала, он глухо завыл. Эти нечеловеческие звуки напугали Фариду. Она успокоила мужа, погладив по небритой щеке. От прикосновения муж только вздрогнул и посмотрел на неё совершенно остекленевшими и бессмысленными глазами.

Фарида стояла на полустанке, сжимая в руках белую шаль. Голова кружилась от голода. На неё накатывала дурнота от того, что все вокруг суетились. Пассажиры что-то обменивали у крестьян, заполняли водой бидоны и кувшины. Весь пыл женщины вдруг пропал, она растерялась. Фарида плохо говорила по-русски и потому не решалась заговорить с кем-либо. Тут её окликнула женщина. Фонарь светил тускло, Фарида разглядела лишь непомерно большой нос и маленькие пуговки глаз. Крестьянка сказала тонким вкрадчивым голосом, не подходящим к её тяжёлой фигуре.

– На еду обменяешь?

– Да-да, на еду!

– Идём к саням. Вона где стоят, у водокачки.

Когда они с крестьянкой вошли в темноту, Фарида почувствовала острую боль, пронзившую затылок.

Гилимьян вышел из привычного состояния отупения, когда младшая дочь, которая уже несколько минут нудно хныкала, вдруг замолчала. Всё это время он, оказывается, машинально гладил Фаю по детской головке и даже что-то бормотал. Но утихла она вовсе не от утешений отца. Её старшая сестра о чём-то спросила. Гилимьян ничего не слышал в тот момент. Он вопросительно кивнул. Раиса, которая давно не видела участия со стороны отца, быстро и взволнованно затараторила:

– Папа, мама больше не придёт? Не придёт, потому что Фая всегда плачет, не может немножко потерпеть. Ревёт и ревёт, как будто коровушка. Папа, скажи, мама насовсем ушла?

Тут только Гилимьян понял, что его жена где-то задержалась. Все, кто выходил из вагона, уже вернулись, а она нет. Мужчина попросил пожилую чету присмотреть за детьми, а сам выскочил на улицу.

Мужчина звал Фариду, бегая возле вагонов. Проводница, которая сказала, что видела, как его жена ушла с грузной крестьянкой к зданию водокачки. Она заговорщицки зашептала:

– Зря ушла, здесь, говорят, нехорошее место. Голод. Люди стали пропадать.

Гилимьян, полный тревожных предчувствий, побежал к водокачке. Он кричал: «Фарида! Ты где?» – и не узнавал свой голос.

Добежал до деревянного строения и увидел разворошённый сугроб, варежку. Он поднёс её к глазам. Да, это Фарида вязала, знакомый узор. Гилимьян пошёл по следам и увидел какие-то капли. Чудовищная догадка, что это кровь его жены, ударила как обухом по голове. Мужчина побежал дальше по едва заметным под лунным светом следам на снегу и каплям. Но они внезапно обрывались, дальше шла двойная линия, оставленная санями. Гилимьян пробежал несколько метров в том направлении и выбежал на широкий тракт. Теперь следов было много. Мужчина услышал протяжный гудок поезда, который возвещал об отправлении. Что делать? Остаться здесь и сгинуть всем или покинуть свою Фариду? Метался, надрывался, уже точно зная, что, если пойдёт дальше, потеряет девочек, если к поезду – жену. Что бы выбрала его Фарида? Она бы всё отдала за жизнь дочек. Гилимьян отчаянно, почти по-звериному, рыкнул в последний раз, надорвав голос, и побежал к отходящему поезду. Обессилевший от голода, он еле ухватился за поручни последнего вагона. Пробирался в полутьме к своему четвёртому и боялся, что девочек там уже тоже нет.

Издалека он услышал плач своих дочерей. Последняя надежда на то, что его Фарида вернулась, пока он искал её, рухнула…

Десятилетия спустя, когда уже не стало СССР, следователь МВД Лилия Баймухаметова, дочь Раисы, поехала в Поволжье в поисках информации о пропавшей бабушке. Запросы не принесли результата. Работая в рассекреченных архивах Казанского отделения Горьковской железной дороги, внучка Фариды узнала о случаях нападения на людей во время голода 1921—1922 гг.

Дальнобойщик Николай выехал из Челябинска в Ярославль с грузом. С самого утра небо заволокло серыми тучами, что вызывало опасения у опытного водителя. Когда он миновал пост ГАИ, появились первые снежинки. Нехорошие предчувствия, не дававшие ему покоя, усилились. Он боялся опоздать к празднованию юбилея свадьбы, на которое были приглашены два его сына с семьями, многочисленная родня супруги и сваты. С женой, которая по паспорту была Тансылу, но давно стала для родных, друзей и коллег по цеху Танечкой-Танюшей, они прожили четверть века. Даже не верилось, что столько времени прошло! Казалось, только вчера он встретил её и отбивался сначала от деревенских парней, а потом от семьи девушки. Неприятие отца, матери и двух сестёр Тани вызывал не столько межнациональный брак, сколько страх за младшенькую. У парня не было корней, поэтому он был для родственников девушки тёмной лошадкой. Николай, выросший в детдоме, ещё долгое время настораживал их. Лишь много лет спустя он смог завоевать доверие, стал им сыном, братом и обожаемым бажой 5 5 Свояк. .

Снег повалил хлопьями. Нервничая, Николай бубнил себе под нос модную песню в исполнении Валерия Леонтьева:

Возле башкирской деревеньки с непроизносимым названием, находящейся на трассе между Челябинском и Оренбургом, на его КамАЗе треснули сразу три рессорных листа.

Николай, обычно сдержанный и серьёзный, на чём свет стоит отругал начальство, из-за жадности которого произошла поломка:

– Я же говорил: перегруз! Совести нет. Это же надо было так машину надорвать, что рессора лопнула. Гад же ты, Михеич, жадная гадина!

Убедившись в том, что он ничего не может исправить, Николай в сердцах сказал:

– Вот вам и везунчик! Сглазили, шельмы!

Везунчиком и фартовым Николая называли коллеги-водители. Ему действительно всегда сопутствовала удача. Если разыгрывали один гэдээровский телевизор на всю автоколонну или путёвку в социалистическую Болгарию, то счастливый билет выпадал именно ему. За что бы он ни брался, что бы ни делал, всё ему давалась легко. Крепко стоящий на ногах, хозяйственный и деловой, он просчитывал свои действия на несколько ходов вперёд. Была в нём какая-то основательность и степенность, которая выделяла его среди равных. Неслучайно он пользовался непререкаемым авторитетом и уважением среди коллег. Ещё в молодости ему предлагали кресло начальника автоколонны, но он наотрез отказался. Не представлял себя Николай в душном кабинете. Ему нужны были дорога, простор, воздух. Да и оклад дальнобойщика выше, чем у тех, кто протирает штаны, а ему сыновей надо было поднимать.