Айслан Балган - Боль. Сборник рассказов

Я сидел у журчащей реки. Наслаждался легким холодным ветерком, исходившим от берега. И в то же время я смотрел на ласкающий глаза огонь, слушал его трескание и приятное шуршание. Я стал частью природы, а не его обособленным компонентом. Я существовал с ней в гармонии. Вон, прочирикает птица, перелетающая с одной ветки на другую. Вон, сверчки в густой траве исполняют в оркестре природную симфонию.

Дрожь проходила, глаза слипались. Я начал клевать носом.

С каждым прожитым часом в лесу я начинал ценить природу. Стал одним целым с ней. Вначале я проклинал испытание. Моменты, когда меня изувечило дитя природы, бросило в реку, оставило сотни незаживающих, болезненных ран. За это я поклялся сжечь этот чертов лес. Но раны заживали. Да… я не мог найти объяснений этому. Порезы стягивались. Головная боль с жаром, припадками паранойи и страха отходили.

Меня уносило в сон. Я лежал и храпел, а раны переставали болеть. Они казались уже не такими острыми. Смягчались. От них хоть и останутся шрамы, но те послужат вечным напоминанием моей трансформации.

Я начал взрослеть. Я познал истинную сущность боли, страданий, жестокость этого сурового мира. Чуждого людям.

На следующий день я охотился за зайцами.

В голове возникали навязчивые мысли, но они не пробивали во мне слезу или жалость. Мнение насчёт того, что иногда необходимо перерезать человеку глотку, крепчало. Когда ты становишься жертвой, овечкой, поджавшей хвостик при виде волка, ничто тебе не поможет. Никто не выручит. Вся надежда лежит на тебе и на то, как ты поступишь в экстренных ситуациях.

Я вышел на поляну и увидел нескольких зайцев, кувыркающихся в траве. Да, милые создания. Они подёргивали малюсеньким носиком, шевелили лапками и прыгали. Я улыбнулся.

Заурчал желудок, и я убрал смех с лица. Спрятался в траве, лёг на живот и вытащил лук. Прицелил стрелу на зайца. Двух я не убью, но одного прихлопну точно. Я сощурил глаза. Главное не промахнуться. Эти зайцы попадаются один на миллион шансов.

Я натянул сильнее тетиву. В стрельбе у меня опыта было, как у пловца в скалолазании. Я надеялся на удачу и инстинкт.

– Слишком туго натянул тетиву, – услышал я предостерегающий, недовольный голос.

Я вздрогнул, с трудом не выпустив стрелу и не распугав зайцев.

Повернулся в сторону, где услышал голос, и увидел молодого отца, лежавшего на спине. Он жевал сено и выплёвывал её, если попадалось плевое зерно.

– Если расстояние среднее от добычи, то натяни тетиву на средней мощности. Не сильно, но и не слабо. А то не долетит или перелетит.

Я послушался его. Он разбирался в этом лучше моего. Да и он помог мне с прошлым делом. Я ослабил руку, и тетива натянулась на средней силе.

Заяц скакал по поляне. Я прищурил глаза, облизнул губы. Подождал секунду, чтобы перевести дыхание. У одного из зайцев вскочили уши, словно он услышал, как я дышу и натягиваю тетиву. Его носик задёргался, а глаза, тёмные-претёмные, начали сверкать.

– Не тяни резину, – фыркнул сквозь зубы отец, выплюнув жеваное сено в сторону. Оно измельчённой, полужидкой субстанцией полетело на травку, где и засохло под светом солнца.

Я выпустил воздух из лёгких и стрельнул. Стрела полетела по наклонной. Бедное животное не успело даже дрогнуть. Стальной наконечник стрелы пронзил бурую шерстку, углубился в мясо и застрял там, вперев во внутренности. Заяц упал и издал посмертный всхлип. Остальные его братья разбежались по поляне.

– Убей сразу двух зайцев! – посоветовал отец, и я вскочил с укрытия, вытащив ножик из пазухи.

Я прыгнул в сторону, помчавшись за убегающими зверьками. Признаться, они оказались проворнее, чем я рассчитывал. Один из них залез в норку. Те, кто успел сбежать первыми, оказались самыми быстрыми, молниеносными и сильными.

Мне попался в руки медлительный толстобрюхий заяц. Он не смог втиснуться в нору, и я схватил его за лапы. Зверёк начал дёргаться. Он выглядел бедным и жалким. Несчастное существо цеплялось за борт жизни ногтями. Что ж, я тоже боролся за право существование.

Мне стало не по себе. Природа установило жёсткое, суровое правило: «Выживает сильнейший. Сильнейшие борются за право жизни, а другие останками низаться на их пути». Будучи наивным мальчиком, я и не подозревал этого сермяжного рока.

– Прости, дружок, – сказал я зайцу, чьи глазки заблестели от жалости. В его зрачках отражался мой нож. Животное начало сильнее дергаться.

Я не стал тянуть страдания зверьку и закончил без промедлений.

Мёртвая, окровавленная туша упала на землю.

Я очистил ножик в траве, засунул за пазуху и собрал добычу. Один свежий заяц, другой – упитанный и жирный. Его мясцо поможет восстановить сил.

Я собрал стрелы, лук и встал, чтобы продолжить путь.

– Парень, неплохо получилось. Сразу двух зайцев прикончил, – сказал отец.

Мы шли бок о бок через дремучий лес. Наши разговоры затянулись, и казалось, что я не такой одинокий. Отец разряжал нависшую неприятную атмосферу дремучего леса, где царил сумрак и мрак. Я видел искривлённые силуэты, застывшие в дерево. Прелый ковёр листвы хрустел под ногами, как сгнившие кости ломаются под весом. Ворон сидел на ветке одного гнилого дуба. Его тёмные глаза сверлили в душу, заглядывая в самую её глубь. Он смотрел на меня со злобой, ненавистью и угрозой. В его угольных перьях застыла сгустившаяся кровь. Между ветками обросли серебряные паутины, где в центре сидел паук с алым черепом на брюхе. Его длинные, загрубелые лапы кончались острыми коготками. А в заду могло выскочить ядовитое жало. Но отец…

Он смеялся и шутил насчёт деревьев, казавшиеся в темноте монстрами. Он пинал гнилую листву, и те взлетали верх. Над вороном он поглумился: показал ему язык и начал каркать. Ворон съёжился. Он будто почувствовал себя в неловкой ситуации, где его честь и достоинство уязвили. Птица с обидой вспорхнула и улетела. Отец подзывал его обратно, умолял вернуться, просил не обижаться на него и плюнул, когда попытки кончились провалом. В паука он кинул камень, и паутина разорвалась, а тельце насекомого сплющилось. Вся гадость повылезало из брюха паука. Густая блекло-желтая смесь вышла из тела и испачкала камень. Лапы паука задёргались и замерли в агонии. Отец взял ветку и пошевелил лапками. Он говорил голосом паука, хриплый и гнусавый: «Эй, Джигаго смотри, чё этот придурок сделал! Он меня расплющил камнем! Всё мое дерьмо вылезло из задницы. Прошу не ешь его! Умоляю! Это было для моих детей!».

Мы ржали, надрывая животики. Я согнулся в три погибели от его выходок.

Мы вышли из дремучего леса. Пожалуй, если бы не он, я бы надул в штаны со страху. Но надул со смеху.

В первый раз жизни отец показался мне хорошим приятелем и собеседником.