Айслан Балган - Боль. Сборник рассказов

Я проснулся от колкой боли в животе, раскрыл глаза и увидел птицу, чей чёрный клюв углубился в один из порезов. Господи, не дают мне даже отдохнуть, сочтя меня за мёртвого – одинокий кусок мяса возле тлеющих остатков костра. Я стиснул зубы, чувствуя, как сердце подскочило в груди и замерло в глотке.

Тем временем, клюв птицы окрасился в кровавый. Я и не подозревал, что их пасть может быть такой острой. Птица подняла голову, и я заметил, что из клюва у неё вытекает мягкий фарш. Чёрт! Я врезал птице кулаком, и та с чириканьем и тёмным шлейфом перьев ударилась о дерево. Скатываясь со ствола, она оставляла за собой полоску бордовой крови.

Я приподнялся с глухой болью в животе, вытер пот и принялся рассматривать рану. В ушах бился частый пульс. Пожалуйста, пусть рана окажется незначительной… пожалуйста, боже… Дьявольская пташка выклёвывала небольшой порез, где кровь не успела сгуститься. Она, конечно, откусила мясо, но не так много, чтобы рана оказалась смертельной. Тем не менее, я плюнул в сторону птички и сморщил лицо в гневную гримасу.

Приподнялся на дрожащих ногах и проковылял до речушки. Перестраховка ещё никому не мешала. Я не мог на сто процентов рассчитывать, что никакая зараза не попала в кровь.

Ноющая боль не отходила. Я скривился от её позывов. Упал на колени. Из ноздрей вырывалось тяжёлое, импульсивное дыхание. Закрыл глаза, застланные капельками холодного пота. Вены вздулись на лице. Успокойся, Джигаго. Тебе остаётся промыть рану, и боль отойдёт. Но она усиливалась и из ноющего характера перешла в лихорадочный. Я начал хворать от внезапного жара и мигрени. Из пореза чувствовал волны огня, разливающегося по телу, как лава.

Я заставил себя приподняться и дошёл до реки. Омыл руки в ледяном течении, пригоршнями намочил лицо. Я пришёл в чувство и вскричал от бодрости. Зубы начали стучать от холода. Я стиснул их и набрал новую пригоршню воды. Подставил трясущийся живот.

Я не мог собраться. Дыхание не слушалось, и грудь шла ходуном. Руки затряслись, и вода расплескалась. Никчёмная тряпка. Хватит страдать хернёй! Не позорь отца, щенок!

– Ну же! – заорал я юродивым воплем и вылил воду на рану.

Я согнулся от жгучего приступа боли в порезе. Лицо набухло пунцовыми красками, и я разинул рот, отчего потекла слюна. Закрыл пасть, зажмурил глаза и встал.

Жар отходил.

– Хух, чёрт возьми… – я дошёл ровной поступью до привала.

Костёр потух, и на его месте тлели обугленные остатки ветвей.

Вчерашняя ночь надолго засела в памяти. После чудесного спасения от кровожадных рыб (или же от утопления?) я доковылял до уютной глубинки леса. Повалился на комья листьев и заткнул ими кровоточащие раны. Отлежался, приходя в себя от шока, чувствуя накатывающие приступы боли, и встал. Листья намокли до предела, и я бросил их в стороны и заткнул кровотечение новыми, более свежими. Оторвал племенную бандану, которую я надел перед испытанием. На её ткани находился рисунок нашего племени – мертвый силуэт медведя и возвышающийся величественный индеец. Этот бред придумали старосты племени для того, чтобы индейцы могли различать друг друга из разных племён. Тем самым, они предотвращали побеги в другие селения индейцев и случайные стычки между племенами. От бессмысленности банданы я разорвал её и туго завязал живот, где порезы и раны были набиты листьями.

Полежал так часика два или полтора, прокручивая в голове эпизоды прошлого. Например, как отец учил меня стрелять из лука.

Теорию я закрепил, допустим, правильное расположение рук и стойка при выстреле, а вот практику не освоил. Отец ругался, когда я не мог удержать в руках лук и тетиву. Стрелы сыпались или отпружинивали в стороны. Отец заводил одну шарманку: «Господи, и это мой сын! Почему ты такой неудачник?! Почему ты не можешь нормально удержать лук в руках, размазня?! Тряпка!». Я не выдержал и бросил лук на землю и растоптал его. Выхватил стрелы и сломал их надвое. Я захлёбывался от криков, когда орал на отца. Мои руки махали в сторону, сжимаясь то в кулаки, то расплёскиваясь перед лицом отца. Папа смотрел на меня с выпученными глазами, готовыми не выдержать речь неблагодарного сына и заплакать. Он бы зарыдал, черт бы меня побрал, но вот не решился. Он дал себе обещание, что даст мне отличный пример стойкости. Мол, рыдание – признак слабости. Он боялся показать слабость, чтобы потом я поймал его на этом и обвинил, что сам тот ничем не отличается от меня. Но он держался. Я видел в его больших глазах страх, удивление, недоумение от навязчивого вопроса: «Неужели эту едкую речь говорит мой сын? Почему он так меня ненавидит?». Я же напротив рыдал в промежутке криков и обвинений.

В тот вечер мурашки прошлись по спине, и я с апатией смотрел в одну точку, проклиная самого себя за такую жестокость с отцом.

Когда воспоминания, от которых моё сердце изливалось кровью, кончились, а кровь перестала течь, я с осторожностью поднялся. Не хватало по пути свернуть ногу. Вывихнутая рука напоминала о себе, когда приходилось поднимать что-то тяжёлое.

Я пошёл по лесу, собирая сухие ветки. Собрал хворост, свернул их холщовым поясом и дотащил до места привала. Признаюсь, приходилось останавливаться и садиться на землю, когда кровь снова продолжала течь. Я носил хворост на правой руке, так как левая вывихнутая не осилила бы этот груз. С горе пополам я дошёл до привала, бросил хворост и прилёг. Отдышался. Встал, сложил хворост в костёр.

Да, теорию я схватывал на лету, поэтому мог в уме сконструировать костёр, но когда дело доходило до практики – беда. Я целых полчаса возился с кучей ветвей, чтобы сложить их правильным образом. Когда же сложил, то нужен был огонь.

Я взял палку и начал крутить её туда-сюда вокруг своей оси. Я крутил и крутил чёртову палку, но огонь так и не выходил. Я напрягся, и моё лицо покраснело, а вены на руках набухли. Я быстрее и сильнее начал тереть палку о толстую ветку. Появилась маленькая искра, образовывавшаяся на месте трения. Я улыбнулся до ушей и подул на неё, но она… потухла. Я закричал и кинул палку, ударив кулаком по хворосту. Насыщенный спектр боли прошёлся по месту вывиха, и я упал на землю со стоном, корчась и перекатываясь по листьям. Вдох… выдох. Я зажал палец зубами, чтобы боль не усилилась. Она прошла, и я привстал, глядя на хворост.

– Чёрт…

«Никогда не надо сдаваться, Джигаго. Если у тебя не получилось выстрелить из лука, это не значит, что всё потеряно. Соберись, не отчаивайся и снова…».

«Закройся, пап! Ты несколько минут назад кряхтел о том, что я щенок, неспособный даже лук держать в руках. Отстань от меня, дай мне побыть в покое!».

«Джигаго, я не…».

Но я уже ушёл, не предприняв попытки научиться. Я сдался. Кстати, где мой лук, который выдали при начале испытания? А, когда меня сбил олень, то они попали со мной в реку. Их унесло в далёкие края. Я оставался беззащитным, не считая ножа. В дальнем бою я не смогу метать нож. В ближнем вряд ли он меня выручит.