Айслан Балган - Боль. Сборник рассказов

Юра ждал, уставившись на закрывшийся тюльпан, чтобы его съесть. Она откроется, заблагоухает. Не зря в ВУЗе Юре говорили, нет, вдалбливали, что дети – это цветы. Правда, этот назойливый, своенравный тюльпан под именем «Daria-Tulipa sylvestris» не раскрывался.

– Я не хочу причинить тебе зла, – сказал он, всплеснув руками. Установить доверительный контакт не только с трудными детьми, но с обычной компанией можно тремя секундами и активной жестикуляцией рук. Три долбаных секунды смотреть в лицо собеседника и рассказать что-то. – Когда-то я любил в детстве шоколад. Прям обожал. Однажды я переел его, и у меня заболели зубы. Мои родители были очень строгими – тебе повезло, что они у тебя не такие строгие, как были у меня – и те отвели меня к врачу. Это были восьмидесятые. Я помнил серию из Ералаша про стоматолога. Ты смотрела его? Нет? И вот, я помнил эту серию очень ясно. Я думал, что дантист – это вообще какой-то маньяк. Я так боялся его, кричал, сопротивлялся идти к нему в кабинет. Но в итоге я туда зашёл. Оказалось, врач был обычный добрый старик с белыми волосами, на ощупь шелковистыми – не знаю почему, но мне они казались шёлком, хоть я и не трогал его волосы. Он осмотрел мои зубы и нашёл кариес. Врач назначил мне очень мягкое лечение, и я даже рад, что тот не свернул мои зубы заодно с нервами. Мораль сей басни такова: не надо противиться тем, кто хочет оказать тебе помощь. А вдруг они хотят как лучше? Я это понял по примеру стоматолога. И да, после этого я отказался от шоколада.

Даша не выражала никаких жизненных признаков. Она уставилась в потолок апатичным лицом.

Юра почувствовал озноб: в жилах заледенело. Он сгорбился, но, поправившись, выпрямился. Дарьин тюльпан не раскрывался. Эрнест насупил брови. Морщины стали глубже на его лице. Он всё больше напоминал разъярённого Магнето в исполнении Фассбендера.

– Даша… Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь, – сказал Эрнест.

Он боялся потерять дочь, несмотря на гнев и иступленный голос.

Родители ругают детей вместо того, чтобы сказать: «Я сильно за тебя переживал. Почему ты так ведёшь себя? Пожалуйста, не делай этого, потому что мне больно». Они говорят: «Ты такой-сякой, плохой неблагодарный ребёнок!». Они хранят переживания и истинные эмоции за замком. Им приятнее ругаться, нежели объяснить детям истинные причины эмоций.

– Даша…

– Извините, Эрнест…

Даша продолжала молчать. Она будто находилась в осовелом, сомнамбулическом состоянии. Юрий видел подобных людей на закоулках, грязных подворотнях. В барах, просто на улице. Пьяные люди, бомжи и затворники. Они клевали носом, перебрав с алкоголем.

Эрнест подошёл к дочери, схватил за плечи и с мягкостью потряс.

– Пожалуйста, милая, подумай о нас… – теперь и Эрнест почувствовал прогорклый вкус крови во рту – металлический.

– Даша, что случилось?

И Юрий дёрнулся, когда глаза Даши вспыхнули, засверкали инфернальным огнём. Он почувствовал жар и приоткрыл рот с мыслями: «Я в аду! Я в аду!». Агония сопровождалась немым криком умирающего. Крик, который никто больше не услышит, кроме заблудших душ. Но Барабенко не умер и не отправился в ад, чтобы там жариться на котле дьявола.

Даша вызывала у всех чувства ноющей боли – дисфории . Каково это существовать в мире, где твоё родно чадо, вскормленное твоим молоком, взлелеянное и выросшее под твоей крышей, отвергнет тебя?

Даша вмиг ожила, её лицо превратилось в яростное подобие японских масок. Она взвыла, вытащила из рукава циркуль и им в руку Юры. От лезвия циркуля осталась рваная кровоточащая рана. Юра подпрыгнул, словно его ударили током в тысячи ватт. Его рожа скорчилась, как от апоплексического удара. Тюльпан раскрылся, но выпустил зловонный ядовитый саван. И никакой пыльцы. Оказалось, что тюльпан – мухоловка, заманившая и потом сожравшая тебя.

Даша вырвала лезвие из рваной раны. Она вонзила циркуль в самые сухожилия. Брызнул фонтан крови. Капельки крови впечатались и навсегда застыли на обоях, некоторая часть попала на футболку Даши и на её лицо. Но большая облила Юрия. Лезвие угодила в сухожилие меж указательным и средним пальцем, прочертило рваные полосы и задела локтевую артерию. Вылетел фонтан алой, артериальной крови.

Эрнест застыл. Он давно не видел крови. Последний раз – когда ему показывали фотографии по делу расстрела какого-то красноярца. Пуля образовала во лбу убитого огромную прореху. Мозги кашицеобразными ошмётками валялись на снегу, а кровь покрыла его отрепья. Труп сфотографировали, и фото попало в архив НКВД. Дело засекретили, но Эрнеста имел доступ к архиву и, будучи историком, изучал дела расстрелянных. Но одно дело – смотреть на фотографию с кровью, другое – на настоящую.

Даша оттолкнула отца. Эрнест качнулся, с трудом не упав. Он ощутил саднящую боль, когда её ногти впились в его живот.

– Господи, я только сейчас заметил, что у неё кроссовки. Она была готова к этому.

– Эрнест! – отозвался сдавленный голос Юрия.

– Я…

Пред ним встала дилемма: спасти Барабенко от потери крови или погнаться за дочкой.

Если он погонится за дочерью, то рискует жизнью Юрия. Если тот окажет первую помощь Юрию, то потеряет дочь.

Юрий помогал Эрнесту. И он не должен бросить его в беде. Дочь можно поймать и во второй раз. Куда она денется?

Юра – инструмент спасения дочери. Тем более, тот столько сделал для Эрнеста, что выбор в сторону дочери станет предательством. Эрнест читал множество историй про предательства, когда один ввергает нож в спину доверившегося человека. Мазепа. Русские солдаты во времена ВОВ. А ведь с войны пришли мириады предателей, и Сталин их учуял. Он не терпел предателей на родине, поэтому уготовил военные репрессии. Среди своих – тоже одни предатели. Видкун Квислинг. Курбский. Гай Фокс и другие предатели в монолитном сборище. Во время сдачи диссертации магистра его однокурсник украл его работу и выдал за свою. Эрнесту пришлось писать новую диссертацию и терпеть предательство друга. Боль. Боль. А ведь дочь тоже предала его?

– Главное не волнуйтесь. Сейчас я принесу бинты и перекись. Чёрт, задело артерии. Придётся ехать в больницу. Здесь не далеко.

Он подставил руку под свои плечи и, ковыляя с Юрием, дошёл до кухни. Эрнест посадил Юрия на стул и, помчался к кухонному шкафу. Обвязав рваные полосы бинтом, Эрнест опять подставил массивную руку Юрия под плечи и понёс его по лестнице. Тяжесть его тела отдавалась ноющей болью в мышцах. Бинты уже взмокли, красные-красные. Эрнест пнул дверь. Яростный солнечный свет врезался в глаза. В сиянии солнца ему показалось, что кровь вспыхнула золотом. Но видение рассеялось, подобно туману в конусообразном свете фонаря.

Он пощупал правый карман, чтобы найти ключи от машины. Пальцы начали искать в ворохе мусора от фантиков и бумажек бородку ключа. Он занервничал, не находя брелок в кармане. «Чёрт, неужели я…» – Эрнест вытащил из кармана ключ на брелоке в виде пластмассового Петра Первого. Он нажал кнопку, и синяя «Тойота» забибикала.