Марк Шувалов - Анамнезис-2. роман

Закрывая глаза, я пытался вспомнить себя в прошлой жизни и не мог. Конечно, внешние события из памяти никуда не исчезли, но память ощущений словно растворилась. Как мог я подолгу обходиться без запаха и тепла Даны, как жил, не зная ее?! Сейчас казалось невозможным и бесчеловечным отделить от меня такое родное и единственно необходимое мне существо. И самым безжалостным было то, что она сама хотела уехать.

Неужели я стал значить для нее меньше? Почему я не желал никуда уезжать, даже мысль о разлуке приносила мне боль. И ведь Дана не разлюбила меня, однако нечто заставляло ее стремиться в свое прошлое. Вероятно, всему виной был я сам, ибо перекрыл многие связи и знакомства Даны, до крайности сузив круг ее общения, – и не потому, что настаивал на этом. Просто по мысли самой Даны некоторые ее знакомые и приятели не вписывались в нашу с ней совместную жизнь, что, впрочем, не мешало ей неосознанно рваться на свободу, ведь рядом со мной она не могла позволить себе многого из того, к чему влекло ее душу. Все это я вполне понимал трезвым умом, однако во мне жил второй я, так вот ему доводы рассудка казались глупыми, неуместными и жестокими шутками.

В разговорах с друзьями мне как-то довелось услышать, что женщина должна уметь отдаваться полностью. Раньше мне нравились игры в сопротивление, но во владении Даной я желал тотальности. Хотя ясно понимал, какие страдания могут принести ей мои собственнические установки, а ведь острейшим моим желанием было доставлять Дане радость и счастье. Тем не менее мой эгоизм требовал дани: при внешней готовности на любые жертвы, на деле я оказывался не способным смириться с самыми малыми «неудобствами» для своей любви.

Главной ценностью нашего общения я считал полное взаимопонимание и абсолютное доверие друг другу. Разительно от меня отличаясь, Дана однако во всем меня дополняла, и в этом крылся глубокий смысл нашего единения. Хотя меня точило сомнение, что, стремясь быть понятым ею, я всего лишь ожидаю от нее признания своих достоинств, а мое страстное желание понимать Дану отнюдь не благо. Ведь даже до собственных тайников души порой опасно добираться, полным же пониманием другого человека можно лишить его ощущения свободы. Истинное, глубинное понимание включает в себя большую долю сознательного непонимания, и особый такт по отношению к любимому существу – предоставление ему права оставаться таинственным центром любовного космоса.

Всю ночь я не спал, смотрел на жену и размышлял о том, что мое счастье превратилось в муку из-за ревности и собственнических инстинктов. Но разве так я люблю Дану? Желая всегда ощущать ее рядом, я не придумал, не определил для себя, что смысл – в любви, я его обнаружил, так разве позволю затянуть тиной это чистейшее озеро?! Нет, никому, даже ей, не узнать моих порочных слабостей, справляться с ними следует в одиночку! И утром, увозя Дану в аэропорт, я готовился держаться так, чтобы она не заметила моих страданий, истоки которых лежали где-то в далеком детстве…

После отъезда Додика все таможенное оформление предполагалось возложить на Макса, и чтобы принять дела, ему кровь из носу требовалось появиться в офисе, но он не мог оставить Монику. Рядом с ней его томило какое-то сосущее чувство, желание связать себя с ней веревкой, чтобы хоть так успокоиться, поскольку секс, снимая физическое напряжение, вместе с тем порождал тревогу.

– Родители хотят тебя замуж отдать, каждый – за своего кандидата, и кто-нибудь победит.

– А я стала твоей женой без их согласия, – улыбнулась она.

Макс замер от неожиданности, но тут же решил, что именно этого он и хочет: тогда уж никакие ее женихи не будут ему страшны.

– Нужно бы оформить все законно.

– Завтра, – ухмыльнулась она.

– Так ты согласна?

– А какие еще согласия тебе нужны? Ведь я первая это придумала!

Еще неделю назад он и представить не мог, что захочет жениться, сейчас же странное ощущение приятно щекотало его самолюбие, ведь как муж он мог теперь руководить ее жизнью и, пусть формально, влиять на ее мысли.

Все остальные дни они жили на даче, но в конце недели Моника вдруг заявила, что ей обязательно нужно заехать в университет.

– Расписание узнать. Забыла тебе сообщить: меня зачислили.

– Куда?

– На биофак. Снова первое сентября – уроки, учителя, экзамены.

Макс почесал затылок: он совершенно не предполагал, что после школы Моника могла сдать вступительные экзамены.

– Как это такую глупую девочку куда-то приняли?

– А золотая медаль тебе – фунт изюма?

Только теперь, немного скинув опьянение, он решил разузнать все о своей будущей жене. Ее детская безмятежность всякий раз полностью обезоруживала Макса и делала его беспомощным. Он ловил себя на том, что не силах совместить в сознании образ мужа-собственника, которому почему-то пытался соответствовать, и ощущение своей от нее зависимости. Слово «жена» применительно к Монике звучало крайне странно, но всякий раз, осознав эту новость, он получал прилив счастья, сердце его взмывало от ощущения необъяснимого блаженства.

Между тем мать Моники сообщила sms-кой, что возвращается из поездки. Макс решил, что должен встретиться с ней. Разглядывая спящую Монику, он размышлял о ее отчиме, желавшем воспользоваться неопытностью и простодушием падчерицы в денежных вопросах. Хотя, несмотря на юность и внешнюю покорность, кроткой она не была, мыслила здраво, вполне современно и даже заявляла:

– Как он мог выдать меня замуж без моего желания? Я бы уперлась, убежала, заявила бы в полицию.

Она не считала себя должницей Генриха и Федора. Содержали же ее родители, как и всякого другого ребенка, а то, что так называемые женихи посылали ей деньги, объясняла их личным желанием и щедростью.

– Я никому из них ничего не обещала, даже ласково ни разу не взглянула. Богатые часто помогают малообеспеченным, это почти их долг.

– Как ты не понимаешь, тебя хотели купить! И никакая это не помощь, то же мне, нашла альтруистов. Лучше скажи, как зовут твою мать.

– Хелен, а по-русски – Елена Петровна.

Мать Моники, в отличие от отчима, жила в элитном доме – с консьержем и охраной, правда, в квартире своего любовника. Макса мучило любопытство, разрешившееся, впрочем, довольно-таки прозаично, – на пороге их встретила роскошного вида красотка лет сорока в изящном шелковом халате. Сходство было родовым, и Макс как бы оказался между двух полюсов.

А тем временем женщина набросилась на Монику:

– Где ты была? Тетка тебя в глаза не видела! Терентий чуть с ума не сошел. С каких это пор ты научилась лгать? А вы кто?! – гневно взглянула она на Макса. Он шагнул вперед и попытался ее успокоить: