Марк Шувалов - Анамнезис-2. роман

Впрочем, я не справедлива. Все, узнавая его ближе, влюбляются в него почти до обожания и перестают замечать растяпистость моего друга и его ужасные манеры, поскольку Додик красив необычной красотой – с восхитительными выпукло-черными глазами и толстыми мягкими губами. Кроме того, своим необыкновенно пластичным голосом он легко пародирует кого угодно, а в разговоре со мной издает особые звуки, напоминающие воркование голубя, что подпитывает особую доверительность наших отношений. В нем бездна обаяния, интеллектуальной грации и остроумия: его блистательные речи пересыпаны метафорами, аллюзиями и неожиданными пассажами к «простоте», всякий раз вызывающими гомерический хохот у окружающих от несоответствия соединяемых понятий. Он всегда был мастер на подобные штучки, которые шлифовал в свое время в университете, а впоследствии – на приемах у Норы, и наши новые знакомые также оценили его по достоинству.

Впрочем, Джеф водил нас и в иные места, к примеру, на интеллектуальные тусовки – с альтернативной музыкой и танцами. Они вполне походили на наши московские студенческие вечеринки в закрытых клубах, куда пронырливый Додик в свое время таскал меня, дабы приобщить к «культурно-богемной» жизни.

Жили мы с Додиком недалеко от лаборатории, вполне по-домашнему. Хотя очень быстро проявилось наше совершенное неумение вести хозяйство, ведь родители, а впоследствии муж, избавляли меня от любых бытовых проблем, а Додик и вовсе относился к беспорядку философски и даже утверждал, что тот создает определенный уют, тогда как в чисто убранной квартире ощущаешь себя точно в музее. Джеф нанял нам приходящую помощницу, что оказалось очень кстати, ведь к концу второй недели пребывания в съемной квартире мы погрязли в непролазном бардаке. Это на даче мне волей-неволей приходилось убираться, да и то порядок там я поддерживала достаточно условный. А здесь, полностью поглощенная работой, на остальное я взирала равнодушно.

После череды пьянок мы работали как одержимые. Джеф чуть не силой отрывал нас от мониторов, а меня как всегда не отпускал от себя ни на шаг, но я избегала напряженности в отношениях с ним и молча мирилась с его прессингом.

– Алина, я хочу пригласить тебя в свой загородный дом, – все-таки сказал он мне по прошествии месяца со дня нашего приезда в Сан-Франциско. Я задумалась на минуту, но согласилась: давно следовало поставить все точки над i. Хотя Додик бы меня не понял, благо он уехал на три дня к каким-то знакомым.

Коттедж Джефа всем своим видом выдавал респектабельность владельца. Впрочем, хозяин бывал в нем достаточно редко, ибо большую часть времени жил в городской квартире поблизости от лаборатории, а сюда, видно, приглашал гостей и как мужчина свободный – женщин. Но, оценив его роскошные владения, я загрустила о Москве и нашей с Кириллом квартире, где муж все устроил согласно моим вкусам. Почему мне не жилось там спокойно, почему я не ценила его забот? Но нечего распускать нюни, ты приехала делать дело!

Когда мы пили кофе, я сказала Джефу:

– Пойми раз и навсегда: между нами ничего не может быть. Я хочу заниматься только работой.

– А я хочу заниматься только тобой, – страстно произнес он, вынудив меня защищаться:

– Прошу тебя, давай больше не затрагивать данную тему. Я здесь совершенно не за этим, и вдобавок, не могу ответить тебе взаимностью.

– Но со временем? Все изменится, ты привыкнешь ко мне и сможешь полюбить.

– Ты забыл, – я замужем.

– Насколько мне известно, вы расстались.

– Но не развелись, – схватилась я за соломинку, – а у русских, к твоему сведению, брак очень хитрая категория…

– Не забывай, я учился в России, и ты не из тех женщин, что зависят от мужа, – парировал он, но больше на эту тему мы не разговаривали. Он всегда был хорошим стратегом и вместо споров со мной избрал другую тактику, предоставив мне гостевую спальню, вероятно в надежде, что уютный красивый дом произведет на меня впечатление и направит мои мысли в нужное русло.

Дом действительно был замечательный и, конечно, ему требовалась истинная хозяйка. Однако я была из другой породы, мысли мои витали в иных сферах, а такие категории как уют и покой воспринимались мной сказочным миром, который я давно потеряла, но который всегда ждал меня в родительской квартире. Хотя даже там в каждом углу спали страхи и страдания моей детской жизни, так что пристанище для семейного счастья, предлагаемое Джефом, вызывало у меня как ни странно мучительные воспоминания о болезненном периоде взросления…

Последнее время делами Сергея и его фирмы занималась Лена. Сам он предпочитал уединение и встречался лишь с близкими друзьями. Мы оба изменились, став женатыми людьми, но меня уже не удивляло это, ведь семейная жизнь перестала казаться мне неестественной. Напротив, сейчас я не представлял себя холостяком и не хотел бы вновь им стать.

Странно, как быстро мое внутреннее пространство приспособилось к Дане. Именно она теперь олицетворяла для меня уют, наслаждение, умиротворение. И мои многочисленные знакомые, приятели и друзья также соотнеслись в моем сознании с ней. Приоритет получили те, кто нравился Дане, остальные отошли в тень. Многим я даже перестал звонить, поскольку она без слов точно улавливала, кто по-настоящему мне приятен, но также цепко выявляла малейшее ко мне нерасположение со стороны кого бы то ни было.

Я далек от совершенства, многим кажусь занудой и гордецом, некоторые завидуют успехам моего Журнала, иные презрительно считают меня баловнем судьбы и женщин, подобных Кори. И в ответ неприятелям и завистникам я невольно выпускаю шипы. Но Дана сумела незаметно выправить линию моего поведения на людях и как бы соединила два моих мира – внутренний и внешний. Мало того, она ежечасно примиряла их, уравновешивая и гася любые мои отрицательные эмоции – злость, досаду, неудовлетворенность. Рядом с ней все это теряло силу и превращалось в нечто совершенно противоположное.

Как ни чувствителен я в плане осязания, никогда не думал, что обрету счастье в виде существа, способного удовлетворить мою тактильную жажду, да и все остальные желания моего тела. Порой я даже думал, что окажись Дана вздорной, сварливой, злобной, я все-таки точно так же любил бы ее, ибо она на физическом уровне совпадала с чем-то основополагающем во мне. Иной раз в своих фантазиях я представлял ее строптивой и яростной, какой она представала мне раньше, и даже наделял ее образ чертами некоей фурии, что на удивление возбуждало меня. Тем не менее главные наслаждения я получал от близкого ее присутствия, нежности ее губ и ласкающих звуков голоса, поэтому по утрам мне с трудом удавалось заставить себя оторваться от нее в очередной раз, ибо хотелось унести Дану с собой на груди.