Поветрие - II. Аннеска

Едва переступив порог, я услышала шорох у правой стороны хижины и, устремив взор туда, узрела белоснежного волка, чья шерсть была глаже шелка и роскошнее самого искусного гобелена, что висят в тронных залах монархов, правивших городами давно павших империй. Животное молча смотрело на меня странным взглядом, в котором, однако, я заметила своеобразное дружелюбие. Затем оно медленно поднялось и неспешно прошествовало прочь.

Я не смогла отказать себе в удовольствии внимательно изучить убранство хижины. Оставалось только дивиться тому, как много настенных полок могло вмещать столь небольшое пространство. Чего только не было на них – от различной утвари, необходимой в хозяйстве, до загадочных разноцветных фигур и статуэток, которые христиане именуют не иначе как идолами. Казалось, что от сих изваяний – изображающих различных чудовищ, порой многоруких, а иногда и крылатых – исходила некая энергия, и я не ведала, как к ней относиться.

Пол пристанища был всецело земляной. Он так же был укрыт вездесущими сухими листьями, слои которых образовали такую плотность, что походили на причудливый ковер. Можно упомянуть и об очаге, возведенном посередине сооружения, границы которого были аккуратно выложены небольшими камнями. Сердце сего пространства источало живительный жар, а едва видимый дым, рождавшийся в его недрах, уходил прочь в отверстие кровли.

В противоположном от меня углу располагалось подобие стола. Его столешница, опирающаяся на небольшие искривленные ножки, едва достигала уровня колен. Поэтому рядом не было ни стула, ни лавки – у стола надлежало прилечь на невзрачное ложе, укрытое соломенной подстилкой, приняв позу подобную той, что принимали древние за трапезой… К слову на столе уже стояли два блюда с рыбной похлебкой, лежали ломти свежего хлеба и два красных яблока. Стоило лишь посмотреть на них, как чувство голода усилилось многократно. Сомнений не было – этот человек действительно ждал меня.

– Надеюсь, вас не огорчит моя скромная трапеза, – задумчиво проговорил хозяин хижины, прошествовав к одной из настенных полок с бронзовыми крючками, дабы повесить на него свое просторное одеяние.

– Я благодарю вас за кров и за пищу. Им более всего были посвящены мои помыслы до того, как я встретила вас. И вот удача!

– Тогда немедля приступайте к трапезе, – собеседник подошел к одной из подстилок и опустился на нее. Только тогда я обратила внимание на то, что все его облачение было выделано из добротной черной кожи, а в его уши было вдето множество серег-колец. Как бы то ни было, я последовала совету старца и легла за стол напротив него.

– Видите, – с усмешкой проговорил он. – Вы готовы забыть о Боге, когда ощущаете голод. Вы не та, за кого себя выдаете. Вы не можете и не могли никогда служить Ему, точно так же как хромой, будь он воителем, никогда бы не смог воевать должным образом.

– Откуда вы знаете, что я служительница Господа? – с недоумением вопросила я. Наверное, весь мой вид выражал недоверие.

– Вести разносятся быстро даже среди тех, кто давно уже распрощался с жизнью, присущей обыкновенным людям, – усмехнулся старец. Кольца, вдетые в его лицо, зазвенели. – Птицы сообщили мне о том, что проклятому поселению явилось избавление… в виде вас.

– Птицы? Что вы имеете в виду? Кто вы? – еще более напряженно спросила я.

– Не бойтесь, юная дева. Вы получите ответы на некоторые свои вопросы, если будете терпеливы… Странно, что вы уже не обладаете этим качеством. Полагаю, что долгие годы, проведенные в монастырской обители, должны были научить вас этому. Или я не прав? – спокойно продолжил старец, будто бы отчасти говоря сам с собой, а после приступил к еде.

– Как вы можете говорить такое, совершенно не зная меня? – после некоторого молчания мной овладело запоздалое возмущение.

– Я знаю, потому и говорю… Смотрите! – старец поднял руку, обратив ладонь к отверстию в крыше. Спустя мгновение на нее опустилась маленькая желтая птичка, которая, пропев чудесную трель, несмотря на ночной час, сразу же покинула наше общество. – Синица приносит мне известия о том, что происходит в этом мире. Я понимаю ее язык, и у меня есть достаточно времени, чтобы осмыслить и довольно точно истолковать ее сообщения.

– Быть может, тогда вы сможете рассказать мне о тех загадочных событиях, что совсем недавно произошли со мной? Я не сомневаюсь, что вам есть что сказать об их природе. Вы наверняка знаете то, что могло бы быть важным для меня. Я была бы признательна вам за это. – В сложившейся ситуации во мне едва ли не впервые в жизни проснулась потребность извлечь из диалога с собеседником выгоду. Никогда ранее я не замечала за собой чего-либо подобного.

– Вы совершенно правы. Я могу поведать вам одновременно о многом и ни о чем, – многозначительно рек старец.

– Скажите хотя бы что-то и я буду вам благодарна… Но прежде позвольте спросить, как вы заставляете птиц приносить вам вести, и где я могла бы отыскать основания поверить в то, что сказанное вами не является ересью, ложью или просто языческим предрассудком?

– Не сумев отыскать смысл бытия и спокойствие среди людей, я обратил взор на обитель живой природы, которую они именуют дикой и непокорной. Отдав ей свои силы и помыслы, всю жизнь оберегая ее творения и чудеса, я в благодарность получил от нее понимание того, для чего мне дано нынешнее существование. Вы могли бы назвать этот дар осознанием собственного призвания или счастьем, но, в конечном счете, это не важно. Поверь мне, юная дева, мироздание живо, его хитросплетения подобны великолепию золотых нитей в персидских коврах. Посему оно безгранично и необъятно, но благодаря этому из него можно черпать все, что необходимо человеку для ощущения единения с самим собой. Я черпаю из него абсолютно все. Это яства размышлений, которые порой принимают самые причудливые формы. И нет никакого смысла ждать страшного суда и молить о спасении, как это делаете вы, ибо спасение в настоящем – бесконечно. Спасением и осознанием счастья можно наслаждаться каждый миг, все это не требует никакого ожидания в том смысле, который был навязан вам вашей верой. Что же касается птиц и некоторых прочих животных… вам, должно быть, ясно, что они прислушиваются к моим пожеланиям, поскольку я прислушиваюсь к тому, что ощущает и желает сама Природа, я делаю все для того, чтобы воплотить в явь ее чаянья. В благодарность она дарует мне возможность слышать, видеть, обонять и осязать несколько больше того, что обычно принято считать возможным. Подобный уклад – и есть та великая нынешняя, посюсторонняя гармония, которую я чту и оберегаю к великому своему счастью вот уже долгое время.

– Занимательно… Но в сказанное вами так сложно уверовать тому, кто несет в своем сердце образ Спасителя, – едва слышно молвила я. – Я всегда полагала, что животные никогда не смогут сравниться с человеком. Разве не верно то, что каждое животное, сотворенное Богом, отражает лишь часть человеческой души? Так, например, волк воплощает ярость. Орел – зоркость. Филин – мудрость. А собака – верность. Разве не этим руководствовались и язычники испокон времен?