В. Вдовиченко - Жизнь такая, какой она была. Жизнеописание, рассказы

– Мы разве знакомы?

Девушка мило улыбнулась, подошла поближе и почти шёпотом, чтобы случайные прохожие её не услышали, сказала:

– Я та, которую ты когда-то в детстве переехал на велосипеде.

– Райхан? Ты? – Я не верил своим глазам. – Как же ты повзрослела. И такая красивая стала. Но от кого ты узнала? Я ведь никому не рассказывал об этом.

– Когда Максат подрос, он рассказал обо всём за столом на одном из моих дней рождения. Все хохотали, а я убежала к себе в комнату и долго ревела. А когда все разошлись, я успокоилась и вдруг настолько живо представила всю эту картину, и сама так расхохоталась, что родители пришли меня успокаивать во второй раз.

Через полчаса мы сидели в их квартире. Ещё живая и довольно бодрая, апа снова угощала нас баурсаками, приготовленными всё также в казане, но теперь уже на газе, и мы наслаждались ими, предаваясь весёлым воспоминаниям детства.

– А помнишь, как Максат однажды попросил тебя поймать ему воробышка, а ты его спросил, что он с ним делать будет. Максат тогда ответил, что он будет кормить его пушеном, и мы все громко рассмеялись. Мы ещё с Раушан его обозвали дураком и поправили: «Не пушеном надо кормить, дурак, а пушеницей». А ты смеялся громче всех. Мы с сестрой и не подозревали тогда, что ты уже смеёшься над нами.

– А помнишь?..

– А помнишь?..

В детстве мы часто играли в войнушки: в фашистов и разведчиков, в королевских рыцарей и Робин Гуда, в шведов и Александра Невского и другие. Мы разбирали в округе ограды из штакетника, делали из них мечи и учились фехтовать. В один из таких уроков фехтования мой старший брат, парируя мой удар, нечаянно ткнул мечом мне в лицо, оставив здоровую ссадину прямо под глазом. Осмотрев рану и убедившись, что ничего страшного с глазом не произошло, он стал учить меня, что я должен отвечать отцу, если тот начнёт расспрашивать. Вечером, когда вся семья собралась за столом, отец, помешивая ложкой горячий борщ в тарелке, спросил меня:

– Ну, давай, рассказывай, где заработал синяк?

– Дак, это, мы бегали в догонялки, я на сук и напоролся, – соврал я.

Отец повернулся к старшему брату:

– А ты куда смотрел?

– Да что ж я за каждым шагом его следить должен, что ли?

Не успел он договорить, как отец врезал ему стальной ложкой по лбу, да так, что у брата на лбу, прямо на наших глазах, вздулась огромная шишка. Мать заголосила, но отец, оттолкнув её, вышел из-за стола, достал ремень и всыпал нам с братом по первое число, приговаривая:

– Хватит врать мне. Я же из окна всё видел, как ты ему своей палкой в глаз ткнул.

Но чаще всего мы играли в «Казаки – Разбойники». «Разбойники» прятались в потайных местах, расставляя указательные стрелки для подсказки, «Казаки» – искали. Иногда «Разбойники», чтобы запутать «Казаков», разбивались на несколько групп. Обнаружив одну из групп «Разбойников», «Казаки» начинали «пытать» их крапивой. Считалось делом чести вытерпеть эту порку и не сдать места нахождения своих друзей, хотя довольно часто мы и не знали, где они прячутся.

В один из таких дней, поздно вечером, притаившись в подвале одного из кирпичных домов, мы с другом стали невольными свидетелями того, как старшие соседские ребята таскали в один из сараев подвала какие-то ящики. Сложив их аккуратной стопкой, накрыв мешками и выключив свет, они удалились. А мы с другом, выждав несколько минут, проникли в этот сарай, в полной темноте нащупали ящики и стали рассовывать по карманам их содержимое, стараясь взять из каждого ящика не более одной-двух вещей, чтобы их отсутствие не бросалось в глаза.

На улице при свете фонарей мы стали рассматривать свою добычу и к своему удивлению увидели, что это были дорогие пряники, о которых мы только мечтали, под названием шакер-чурек и трёхслойный мармелад. Выходило так, что старшие пацаны украли где-то редкие сладости, а мы украли у них. Мы стали следить за этим сараем и потихоньку таскать из него дорогие лакомства. По-видимому, старшие ребята что-то заподозрили, и, уходя в один из вечеров из подвала, они навесили на входную дверь огромный замок, и мы с другом оказались в западне. Шуметь и кричать не имело смысла. Нас либо побили бы старшие ребята, либо взрослые обвинили бы нас в воровстве имущества из их сараев. С другой стороны, и ждать целые сутки мы не могли, так как наши родители подняли бы тревогу. Мы с другом стали осматривать сначала входную дверь подвала – она была довольно массивная и плотно сидела в косяке. Затем перешли к осмотру внешних стен. В одной из них мы обнаружили отдушину – отверстие для вентиляции, шириной примерно в пару кирпичей. Отверстие было слишком мало даже для меня. Найдя в одном из сараев небольшой топорик и ломик, мы стали осторожно расширять отверстие. Сначала мы отбили штукатурку, чтобы обнажить кирпичи, затем стали потихоньку крошить их в местах соединения. Мы старались, чтобы мусор не попадал наружу и не привлекал внимание случайных прохожих. После трёх часов кропотливой работы и нескольких примерок, мы расширили отверстие до размера, достаточного чтобы в него мог пролезть мой друг, который был крупнее меня. Но друг не собирался уходить с пустыми руками. Мы нашли какой-то мешок, запихали в него почти весь шакер-чурек и мармелад и решили, что пора уходить. Почему-то мы решили сначала высунуть мешок. Когда он полностью оказался снаружи, мы вдруг услышали приближающиеся голоса. Мы замерли. К нашей дыре подбежала собачонка, типа шпица. Она наполовину залезла в дыру, почти закрыв её своим телом, и стала громко лаять прямо в лицо моему другу. Тот совершенно рефлекторно ударил её кулаком по носу. В ответ собачонка отпрянула и разразилась ещё более громким лаем.

– Гектор, Гектор, – раздался женский голос, – ну что ты там нашёл?

Женщина наклонилась, взяла собачонку на руки и стала её успокаивать. Наконец собачка притихла. Минут пять две женщины стояли и обсуждали свои проблемы и как надо воспитывать собак, чтобы они не обращали внимание на всякий мусор типа грязного мешка, валявшегося на тротуаре. Затем женщины опустили собачонку на землю и двинулись дальше. А Гектор ещё раз подбежал к нашей дыре, поднял заднюю ногу, изрядно пометил её, затем повернулся к нам задом, несколько раз швырнул нам в лицо землю задними ногами, и с лаем бросился догонять хозяйку.

– Вот гад, – выругался мой друг и стал с трудом протискиваться через дыру наружу.

Через десять минут грязные и чумазые мы были уже далеко от злополучного подвала, и решали куда спрятать мешок со сладостями, и как объяснять родителям своё долгое отсутствие.

В 1956 году мой старший брат, поступив в мединститут, стал посещать секцию бокса. Дома появились боксёрские перчатки и целыми вечерами брат молотил кулаками толстый деревянный столб большой веранды так, что вся она гудела от его ударов. Иногда на импровизированные уроки бокса в нашем дворе собирались местные ребята. После нескольких спаррингов со своими ровесниками и даже чуть постарше за братом закрепилось некое лидерство, которым, впрочем, он никогда не пользовался. Просто местная шпана перестала задираться не только к нему, но и ко мне, и к моим друзьям. А тут ещё в 1958 году к нам из деревни Бурлин – родины нашей мамы, приехал наш сводный брат Анатолий, отслуживший уже армию. Отношения с ним у нас сложились прекрасные и вскоре на местном Бродвее, в районе Оперного театра, где по вечерам тусовалась молодёжь, появились ещё двое стиляг: Гай – сокращённое имя моего старшего брата Геннадий, и Боб – наш сводный брат, выбравший это имя просто так, лишь потому, что оно ему нравилось.