В. Вдовиченко - Жизнь такая, какой она была. Жизнеописание, рассказы

В суровый 1950 год мама стала поговаривать, а не вернуться ли в село, откуда она приехала. На работе её ценили как хорошего специалиста, и в один из вечеров она пришла с радостным известием:

– Нам дают квартиру, – сквозь слёзы едва выговорила она. – Конечно, это не новый дом, но у нас будет три комнаты, – и она разрыдалась.

Мама сорок с лишним лет проработала зубным врачом, из них более тридцати в больнице Совета Министров 4 Главного управления Минздрава. Через её руки, в буквальном смысле, прошли и известные писатели, и министры, и генералы, и первые секретари ЦК Компартии Казахстана, включая Шаяхметова, Слажнева, Брежнева, Кунаева. Известный политрук Клочков: «Велика Россия, а отступать некуда! За нами Москва!» – за два часа до отправки эшелона на фронт пришёл к нашей маме со словами: «Ольга Ефремовна! Нас отправляют на фронт, а у меня зуб разболелся. Сделайте что-нибудь, что бы он не болел до самой Победы!»

Поэтому, наши семьи с огромной благодарностью вспоминают, какую роль, со слов нашей мамы, в самые ответственные моменты её жизни сыграли супруги первых секретарей ЦК Компартии Казахстана Жумабая Шаяхметова и Динмухамеда Ахмедовича Кунаева. А также мы с любовью и благодарностью вспоминаем семью министра связи Александра Алексеевича Носкова, с супругой которого – Лидией Леонтьевной – мама проработала в одном кабинете бок о бок много лет.

(Посвящается светлой памяти

нашей мамы – Ольги Ефремовны)

Паутина морщин да седые пряди.

И глядят сыновья на мать с болью во взгляде.

Ничего не осталось от былой красоты,

Старость тихо подкралась, отпечатав следы.

Знают, горько досталось ей в ушедших годах —

Только боль и усталость в потускневших глазах.

Вспоминается детство – военные дни,

Когда с матерью дети остались одни.

Небольшая пристройка, не топлена печь,

На стене у кроватки жёлтой наледи течь.

Тянут дети ручонки, просят хлебушка дать,

А им, глядя в глазёнки, мать «сурово»:

«Пора уже спать», —

А сама отвернулась, упав на кровать,

Захлестнувшие слёзы не в силах сдержать.

На двух ставках горбатясь, подряд много лет,

На детей только тратясь, их готовила в свет.

Благодарны ей дети, хоть никто не богач,

Оба выбились в люди – кто учёный, кто врач.

И невестки на диво, и внуки растут,

И её все учтиво бабулей зовут.

Но бессильны их нежность и признанья в любви,

Чтобы времени прежнего стёрлись следы.

И стоят сыновья, оба ласково гладят

Паутину морщин да седые пряди.

(Алма-Ата, 12 июля 1989 г.

Это был последний день рождения мамы.)

Вскоре мы переехали в «новый» дом. Это был большой двухэтажный дом бывшего мясника. Нижний полуподвальный этаж был вполне обустроен для отдельного проживания трёх семей. Но нам выделили три светлых комнаты на верхнем этаже. Две из них были смежными, а третью, которую мы уже планировали сделать кухней, отделял от первых двух небольшой общий коридор. К верхней части дома примыкала огромная деревянная веранда, на которой бывший хозяин вялил колбасы и мясо. Правда, не успели мы ещё въехать, как маму очень деликатно попросили уступить эту самую отдельную комнату такому же, как и она, врачу – одинокой женщине – Узбековой Бедии Рахимовне, оказавшейся в таком же безвыходном положении, как и наша семья. Мама, конечно же, согласилась. Впоследствии они стали очень близкими подругами.

Итак, нам достались две комнаты наверху, одну из которых отец за лето разделил на кухню и детскую. Круглую чёрную голландскую печь отец разобрал и на её месте поставил обычную печь с двухкомфорочной плитой и духовкой. Долгими зимними вечерами, вдоволь накатавшись на коньках и санках, мы с моим старшим братом любили сидеть около печи, грея ноги в духовке, и заворожено любуясь игрой алых и жарких, с фиолетовыми прожилками, языков пламени сквозь приоткрытую дверцу печи. Топили печь в основном саксаулом, и мы с братом должны были следить, чтобы к вечеру была готова целая охапка дров. Кололи саксаул в основном об большой камень в углу двора. Иногда попадались крепкие, как железо, зелёные стволы, которые не поддавались даже топору, а при ударе о камень отскакивали и больно «сушили» руки. Тогда мы клали эти стволы между двумя камнями, брали в руки третий камень, насколько только могли поднять, поднимались с ним на веранду и оттуда с высоты бросали на крепкую саксаулину. После двух—трёх ударов она раскалывалась, и мы принимались за следующую саксаулину. За водой ходили с двумя 10-ти литровыми вёдрами к колонке за два квартала от дома. Уже в 15 лет я мог пронести два полных ведра до самого дома без отдыха, правда, ещё пока сгибаясь в три погибели.

По соседству с нами жила большая казахская семья, в которой росли шестеро детей погодков. Старшая, Раушан, была чуть младше меня. За ней шла шестилетняя Райхан, затем пятилетний Максат, четырёхлетняя Розия и ещё двое совсем маленьких детей, имена которых я уже не помню. Их бабушка, очень добрая и приветливая старушка, которую мы все звали просто апа, иногда в правом углу застеклённой части веранды готовила в казане на примусе баурсаки. Мы любили эти румяные и пышные пампушки. Наши семьи жили дружно, делясь иногда последним куском хлеба, щепоткой соли или горсткой муки.

Рядом с нашим домом стоял длинный деревянный барак. У него было шесть отдельных входов, каждый с отдельным крыльцом и двумя самостоятельными квартирами слева и справа.

Я быстро познакомился с ребятами из барака. Один из них, хоть и был на два года младше меня, но ростом был чуть выше, и мы очень быстро сдружились. Звали его Алик. Наша дружба была настолько крепкой, что мы часто по очереди оставались ночевать друг у друга. Наступило время, когда наши родители решили также познакомиться поближе. Приближался Новый 1952 год – прекрасный повод для этого мероприятия. Решили Новый год отмечать у нас. Мама накрыла стол, конечно, не очень богатый. Из всех блюд на столе я запомнил только отварную картошку, селёдку под луком, солёные помидоры, квашеную капусту и на маленькой кухоньке большой тазик с винегретом. За два часа до Нового года пришли родители Алика. Они тоже что-то принесли к столу, но самый главный сюрприз, который они обещали принести к 12 часам, был фаршированный заяц. Как потом выяснилось, на самом деле это был никакой не заяц, а вылепленный по его форме паштетный рулет. Голову его на месте ушей украшали половинки варёного яйца, разрезанного вдоль, вместе с желтком, а вместо хвоста красовалось целое варёное яйцо. Всё это нам красочно рассказала мама Алика потом, потому что никакого зайца нам не досталось. За полчаса до Нового года отец Алика послал сына домой, чтобы тот принёс этого самого зайца. Мы все с нетерпение ждали, что вот-вот на пороге появится долгожданный сюрприз. Но время шло. Часы пробили полночь, все с шумом поздравили друг друга с наступившим Новым годом. Спустя 10 минут отец Алика вышел узнать, куда же запропастился сын с зайцем. Вскоре они вернулись вдвоём с пустым блюдом.