Дмитрий Назаренко - Пусть листья убирают те, кто их разбросал

– Сегодня хорошая смена, ушлый водитель сообщил, что дал денег.

В Луганске было +25. Впервые за долгое время он спал и не мог отоспаться. Несмотря на близость войны впервые за долгое время он ощутил покой. Всю жизнь он мечтал о доме Его рай оказался в трудном месте, совсем недалеко от ада. Иногда ангелы ада приносили смерть на огненных крыльях, но Спирин не беспокоился, он внезапно обрёл убежище, которое искал всю жизнь.

В садах возле домиков нет люпинов, гладиолусов, маргариток, петуний, бархатцев, космей, пионов, настурций, садовых ромашек, роз, ирисов. Крупноцветковых, мелкоцветковых – всё одно. Солнечные садовые участки покрыты сорняками, из которых особым уважением пользуются сорняки съедобные. Сныть, бурачник – огуречная трава, лопух большой – он же репейник, донник, Иван-чай, крапива, мать и мачеха, мокрица, мята, одуванчик, пастушья сумка, пырей, цикорий, хрен. Не слышно басовитого гудения шмелей, гула пчел. Шум военной техники вдали. Комариный звон, гул иной крылатой нечисти, неустанно несущей дозор в местах отхожих и не очень, иногда уносит ветер. По прежнему не сдаются птицы, их непрерывный говор обрывает трель смартфона. И чей-то крик – алло, да, да, не слышу, стихает моментально, поглощенный летом. И только небо не теряет смысл и цвет. Здесь все такое же, как много лет назад. Нет дна, оно зачем голубизне, по-прежнему никто не знает. И облаков движение и форма, сомнения не вызывают. И солнца термоядерный котел исправно льет тепло. Бессмертный истопник стомиллиардный юбилей справляет чинно, благородно. Откуда в небеса идут дровишки никто не знает. А человечество на дне такого океана рождает то говно, то войны, то любовь. И красоту, и смысл внезапно. А иногда и ничего. И говорится так оно нужнее. Ну да. Спирин не спорит. Лишь бы не ошибся тот кто всё придумал. Но если что, останется бездонным небо. Он не знает, будет небо синим, а облака пушистой белой дымкой или станут дымом. Подходит кот и просит – не погладишь? А то. Конечно. И слышен крик издалека. Ну хули сел, иди за хлебом. И мусор, выкинь не забудь.

Приложение Гугл Карты на фотографиях местности упорно показывает угрюмые картины осени. Какие-то люди в осенней одежде в пелене дождя уныло ползут по улице. Куда и зачем, я бы не поинтересовался даже за деньги. Пошлют. Не моргнув глазом пошлют. В саду ветер качает огромные кусты калины бульденеж. Растения со странным названием на самом деле Boul de Neige, по нашему «снежок». Пахнут кусты соответственно. Французским парфюмом. Густой запах декоративной калины стелется над землей. Она шепчет «не верь гугл картам». Я думаю калина знает, что говорит. Откуда, я не спрашиваю. Наверное из социальных сетей.

Я еду в прошлое, но настоящее идёт по пятам. Танковая дорога, десятилетиями радовавшая своими ухабами, оказывается заасфальтированной. Сдерживая отвращение, смешанное с восторгом, еду по хорошо отутюженной дороге. Без ухабов ехать не интересно, но как же без них удобно. Внезапно звонят от интернет провайдера и обещают восстановить услуги потерянные в результате череды стихийных бедствий две недели назад. Приложение Гугл Карты и вправду забыло как выглядит лето. Море цветов в открытом поле. Всё летает. Всё поёт. Всё трехмерное. Всё настоящее. Воздух сладковат. Что в него кладут? По ощущениям +40. Захмелевших пчел во время полёта качает из стороны в сторону. От жары нектар начинает бродить. Набравшись его, пчела пьянеет. Всё как у людей. А люди улыбаются друг другу. Я не знаю зачем они это делают. Наверное такое место. Затерянный мир. Хорошо, что нет интернета. А то бы искал сейчас что-нибудь. Про насилие, грабежи и измены.

Солнце, море московского разлива и летний бриз. Бесконечные просторы.

Чуть отойти от берега и граница между небом и водой становится неразличимой. Но это на море. А в Подмосковье сплошные берега. Захочешь не заблудишься. Яхты подпирают берег. Матросы подпирают подбородки, а потом сходят на берег и идут пить в гаражи. Почему такое никто не знает. Наверное потому что так поступали в молодости. Всё что ни делалось тогда, всё было к лучшему.

Легкомысленный ветерок несет меня дальше. Я покупаю плохой кофе в каком-то автобуфете у парня цвета непроглядной ночи. В полумраке видны только его глаза и белые зубы. Коротко стриженая зеленая трава залита светом. Яхты, парусники тупят в синей дали. Солнце тупит в небе. Люди тупят на берегу. Потому что лето.

В лесу на телефоне ни одной палки. Зачем они? В лесу и так одни палки. Одни стоят, другие лежат. Одни с листьями, другие с иголками. Некоторые просто так. Кто знает, сколько лет дубам и липам в сыром лесу возле станции Луговая к северу от Москвы. Сколько лет могло быть тем двумстам солдатам, сложившим головы в этих местах в декабре 1941-го. Павших в один день. Асфальтовые дорожки пусты. Лес кажется безлюдным. Где здесь военное захоронение? Я обращаюсь к пожилой женщине. На лице её вечная печаль от житейских проблем. Беспокойство на лице бывшей сотрудницы НИИ Кормов им Вильямса сменяется участием. Войны давно нет. Но память о прошлом объединяет. Хмурая тётка светлеет и объясняет дорогу. Несколько раз сбиваюсь с пути. Мне помогают какие-то дети. Захоронение расположено на берегу заросшего пруда. Здесь ни души. Мрачные ели и дубы. Всё как и должно быть на кладбище. Спят вечным сном бойцы, павшие в первые дни контрнаступления под Москвой зимой 1941г. Всего в земле Дмитровского района осталось восемь тысяч русских солдат. Сила немецкого оружия в ту пору неоспорима. Франция низложена, Англия терпит политическое поражение, Америки не слышно вообще. О военном сопротивлении Германии в мире предпочитают не говорить. Посол Великобритании Иден, находившийся в Москве в декабре 1941 года на вопросы о втором фронте отвечает что-то в духе: Мы не Анна Каренина, чтобы бросаться под поезд. Доводы Сталина о том, что мы были в Берлине дважды, будем и в третий раз, вызывают скепсис до тех пор, пока Идену не предъявляют груды военной техники, оставленной немцами в Подмосковье во время отступления.

Домой Иден мчался вприпрыжку. С надеждой, что всё обойдётся. Не точно, но очень похоже. В конце туннеля забрезжил свет. А в земле возле Москвы остались те, кто зажёг этот свет. Для своих, для чужих. Для всего мира.

К ночи небо становится тёмно-синим. Как джинсы. Вьетнамские нетрущиеся из детства. Насыщенная синева. Со швами, отшитыми белыми нитками. Белая полоска света тает на горизонте. В небе ни одной звезды. Все звёзды в это время находятся в социальных сетях. Свет в окне, чтобы вспомнить песню Secret service – The flash in the night. Растение в окне выглядит распущенно, красуется за стеклом, как на витрине в квартале красных фонарей. Непонятная своими перекрёстными опылениями, любовь растений не продается. Запах жасмина. Во дворе вечер. На душе – ещё не совсем.