Дмитрий Назаренко - Пусть листья убирают те, кто их разбросал

Внезапно он среди цветов из детства. После дождя на поляне упругий, терпкий свежий, крепкий аромат. Цветы большие, а он маленький. Пахнет клёво. Болотная сырость, нежная свежесть кипрея, звенящие облака таволги из меда и миндаля, грубоватая горечь бузины. Капельки дождя на траве. Мох у подножья пня дышит прелью. Он ищет землянику. Её нет. Троицкий еще не умеет разочаровываться. Жизнь проста. Промочил ноги, зато нашёл бычок. Эй пацаны у кого есть спички?

Жена – ужасное существо, дальний берег измельчавшей реки. Троицкого беспокоит только одно, почему у этой жабы такие прекрасные глаза?

Троицкий чувствует холод. Мать, далекая звезда. Согреет ли она его опять в этой новой печали? У матери просто никого нет.

Троицкий лежал в колее, в той колее по которой они заходили. Если бы БМП-2, которая стояла впереди, развернулась, она бы его просто раздавила. Отползти с колеи он не мог. У него была сильно разорвана правая нога, левую он еще как-то чувствовал, он мог с ней совладать. Правой ногой Троицкий двигать не мог, когда за нее брался он начинал отъезжать, ему было очень больно. Он был на грани болевого шока.

Таких случаев мало, когда человеку отрывает ноги и он остается жить. За ними послали мотолыгу, медицинскую МТЛБ. Вышли два человека. Один из них попытался загрузить Троицкого, в него попал снайпер. Боец упал рядом. Второй испугался, и бросился назад. Закричал механику-водителю – Поехали, поехали. Троицкий схватился за крюк на машине и еще метров двадцать его волокло на этом крюке. Троицкому хотелось жить. Он лежал возле бронетехники. БМП почему-то стоит, но если она подаст назад, 14 тонн металла его раздавят, просто раздавят и он останется здесь навсегда.

МТЛБ уехала, они остались одни. Троицкий – тяжелый трехсотый, его товарищ и еще ребята из первой роты. Трехсотые побитые осколками. Через полчаса их забрали парни на БМП и отправили в медбат.

По пути он терял сознание. Приходил в себя. Бормотал еле слышно:

– Мой гроб еще шумит в лесу. Он – дерево, он нянчит гнезда.

Боец рядом переспрашивал его. Троицкий едва качал головой, еле слышно отвечал – Нет, ничего. Это была просто песня, которую еще совсем недавно он исполнял в московском клубе. Песня больше не казалась ему странной.

Супруги Брик Осип Максимович, удостоверение ГПУ №24541, и Лиля Юрьевна, удостоверение №15073, спускались по Кузнецкому мосту вниз к Неглинной. Мильда Яновна коллег заметила издалека. Голос Лили был наполнен возмущением: Ося, какая разница между извозчиком и Маяковским? Извозчик управляет лошадью, а Володя рифмой. Мильда Яновна спешила на работу, но остановилась, чтобы раскланяться с Бриками. На лице Мильды Яновны появилась улыбка, но внутри разливался холод. Ну почему же везёт этой суке – страшная, а все мужики от неё без ума. Лиля будто что-то почувствовала, посмотрела на Мильду Яновну внимательно и тоже улыбнулась. Глаза Лили меняли цвет, как волны моря. Яростные электрические блики в бездонной глубине вспыхивали и исчезали, сменяясь кротким тихим свечением. Ведьма, подумала Мильда Яновна и поежилась.

На Лубянке в канцелярии Дзержинского она заняла место за своим столом. Она принимала посетителей. Обрывая на полуслове нерадивых товарищей, несколько раз в течение дня она ударяла кулаком по столу. Дубовый стол гулко поддакивал. Люди исчезали за дверью, Мильда Яновна качала головой и вздыхала.

Сто лет спустя, стол всплыл из небытия. Внук, чуждый революционным традициям бабушки, безжалостно покрывал исторический стол лакокрасочными изделиями из далёкой Европы. Ну и пусть сукно истлело, а марксизм умер. Вот высохнет глазурь, тогда посмотрим. Время от времени он сжимал руку в кулак, примеряясь к столу.

Смех жены не был прежним. Серебристые колокольчики звучали надтреснуто. Так звенят разбитые сердца. Теплой маленькой звездочкой жена стала к восемнадцати годам и с тех пор не менялась. Менялось её тело, волосы, глаза. Теми же оставались слова, смыслы, её благополучие и милое выражение лица. Она не читала книг и мало интересовалась тем, что не помещалось в экран телевизора.

Неизлечимая зависимость забрала их сына. Ни цепь, которой он приковывал себя к кровати, ни тревоги родителей, ничего не останавливало мальчишку на полных парах летящего в ад. Он играл в панк группе. И ещё он играл в историю – живи быстро, умри красиво.

Когда всё закончилось, жена перестала быть звездочкой и превратилась в чёрную дыру поглощавшую солнечный свет. Для Спирина она стала любимой мозолью, наступая на которую он испытывал нестерпимую боль.

Они перестали разговаривать, вина другой стороны для каждого из них была очевидной.

Однажды Спирин не смог отворить входную дверь. Он позвонил, жена открыла

– Наверное сломался замок.

– Нет не сломался. Просто ты больше не живёшь в моей квартире.

Ветер перемен унёс его из Москвы. Он остался без дома и потерялся в небольшом городке в Подмосковье. Так бывает, когда серая полоса сменяется густой чёрной. Полгода на сумрачной стороне жизни пролетели незаметно. Однажды выпал снег. Свет снова стал белым. Из далёкой галактики, находящейся где-то в интернете, Спирин получил ответ на сигналы, посланные им из заброшенного угла. 31 декабря он спросил её – Почему бы нам не встретить новый год вместе. Девушка с военной фамилией оказалась в его комнате. Десять дней они были вдвоем. Окна без занавесок. Разбитый диван, стол, стул, лампочка без абажура. Десять дней вместе. Больше они не расставались. Жизнь тронулась с места. Спирин отправился штурмовать Москву снова, как в далёкой молодости.

Света Солдатова из Луганска была специалистом по маникюру. Все что было у Спирина раньше: университетское образование, директорская должность в советские времена, взлеты и падения в 90-е годы, теперь не имело значения. Для неё тоже. Всё было просто и счастливо в их жизни. Просто и обыденно появилась печать в паспорте Спирина.

Спирин о войне не задумывался. Он любил Набокова, группы Yes и 10cc

Окончательно уехать от войны у Светы не получилось. Она вернулась в Луганск, чтобы ухаживать за матерью.

Некоторое время спустя Спирин почувствовал, что без Светы у него не получается. Он снова остался без работы, за квартиру платить стало нечем. Дорога его жизни заканчивалась пустыней. Непроходимое ледяное поле покрытое торосами, простиралось до самого горизонта. Гряда проблем, одна больше другой нестерпимо сияла в лучах холодного зимнего солнца, садившегося в душе Спирина. Куда идти дальше он не представлял.

На границе Луганской области вовсю шли боевые действия. В Москве он больше оставаться не мог. Путь до Луганска в 1100 км он провел в тесной кабине газели. В фургоне мирно лежали вещи. Перед отъездом товарищ зачем-то вручил ему пару бутылок вина. Спирин пил вино прямо из горлышка, ему почему-то казалось, что вино обязательно отнимут на таможне. Но на границе их не досматривали.