Александр Нейман - Вельзевул за кулисами

Судьба Виктора не сложилась, он не мог долгое время принять, то, что произошло. Не мог поверить, что на земле могут быть такие люди как его тесть. Но он действительно любил свою жену и своего сына, именно поэтому он ушел. Это странно, но он оставил семью, потому что понял, что живет ради них, а значит должен их оставить. Никакой нормальной работы он найти не мог, поэтому брался за все подряд. И пил, конечно. Снимал квартиру недалеко от того же дома, где жила его семья, чтобы видеть их чаще, чем раз в месяц. И никак не мог смириться. Когда видел сына идущего в первый класс, когда видел свою единственную любовь уходящую утром на работу. Квартиру он потерял, переехал в общагу. Потом за пьянство выгнали и из общаги. Он переехал поближе к своей семье, на теплотрассу в их дворе. Больше ему некуда было пойти. Собрал пожитки, которые еще не успел пропить и обосновался в будке из железобетонных блоков, через которую проходили трубы с водой. Он уже ничего не боялся, да и стыдиться ему было уже нечего. У него ничего не осталось. Он просто хотел быть немного поближе к тому единственному источнику тепла, который греет ему душу – своим близким. Он устроил там себе жилье, как обычный бездомный. Мать Егора знала об этом, но она уже давно работала на своего отца и воспитала в себе такую же суровость, поэтому не подавала вида, хотя ей было не менее тяжело. Каждое утро, проходя мимо теплотрассы, она оставляла возле люка пакет с едой и сигаретами. Осенью, возвращаясь с работы, она могла зайти в магазин и купить там свитер или еще, что-нибудь теплое и оставить утром вместе с едой возле всегда приоткрытой крышки. Она знала, что он там и, что с ним все в порядке. И дед Егора это знал. Наверно спустя годы он понял, что все пошло не так как он хотел. Стал старее, мудрее и упрямее и из-за этого упрямства не мог переступить через себя. Но говорят, будто он предлагал отцу Егора работу и квартиру, но тот отказался.

Порой я представлял, как он сидит в этой пещере, и каждое утро видит мать своего ребенка сквозь щели и дыры в стенах, чувствует еле уловимый запах ее духов, сквозь затхлые подвальные испарения и мечтает пробудиться от этого сна.

Должно быть, ему было трудно привыкнуть. Кто знает, что было у него в голове. Во дворе никто и не помнил уже, кто он и откуда. Он жил рядом с ними и никому не мешал. Все его называли просто Витя. Весной он сидел на этих трубах курил и грелся на солнце, а вокруг бегала целая стая собак разных мастей, которая в холодные зимы грелась на теплотрассе вместе с Витей. А потом мама устала быть наполовину одинокой и вышла замуж, за кого-то с работы. Я предположил, что дед ей нашел мужа по своему вкусу. Не знаю, как отреагировал на это Витя, Егор не упоминал. Он относился к своему отцу не так как я к своему. Все потому, что он помнит его дома, в семье, очень смутно, он помнит лишь его ежемесячные посещения, которые становились все реже, а потом вообще прекратились. Поэтому отец им больше воспринимался как вечно пьяный бездомный, который греется на солнышке сидя на трубах, дымит сигаретой, улыбается, глядя на своего взрослого сына, а вокруг бегает свора собак.

Это была пятница или суббота, я точно не помню. Обычно в один из этих дней проводились игры в нашем дворце культуры. Мы бродили за кулисами и слушали сквозь занавес прибывающую толпу. Громкость звука нарастала, народу становилось больше и, даже стоя за кулисами, мы чувствовали жар человеческих тел, скапливающихся в зале. Начало последнего финала. Мы не задумывали его как нечто грандиозное, просто еще одно выступление, в которое мы, как и во многие другие вложили всю изобретательность и новаторство, которым мы, собственно и пробили себе дорогу в чемпионы провинциального городка. Мы не скрывали того, что это наш последний выход на сцену и слухи об этом расходились весьма стремительно. Буквально через неделю все те, кого интересовала судьба КВН в нашем городе и те, кто был знаком с нашей командой лично, уже знали о последнем финале. И вот гримерка, в которой мы готовились к выходу много лет, ничем не отличалась и сегодня: много народу, суета и толкотня. Она напоминает переполненный автобус, в который пытаются влезть люди.

Наша команда насчитывала восемь человек, среди которых только я, Булка и Егор были основным составом, остальные люди приходили и уходили по мере своей заинтересованности. По сути, нам даже было все равно, нам казалось, что мы вправе приглашать и выгонять из команды кого нам будет угодно. Мы были ее основателями, и мы принимали решения. Никакой диктатуры с нашей стороны не было, мы втроем писали сценарии и приносили их на репетиции. Там мы их тщательно разбирали, обдумывали и голосовали, а если кого-то что-то не устраивало, мы выясняли, в чем причина и все взвешивали. Несколько раз приходилось выгонять из команды, но, то были наглые самодовольные идиоты, которые выходили на сцену только для поднятия собственного кобелиного рейтинга. А в основном в нашем коллективе царила дружественная атмосфера.

Был среди нас парень по имени Сева – высокий худощавый, он не имел никакой пластики и был настолько неуклюж, на сколько, это было возможно, если нужно было где-то смахнуть с тумбы дорогую вазу, то он обязательно появлялся в этом месте. Мы часто безвкусно шутили, что он плохо кончит, сев в тюрьму за не преднамеренное убийство по причине неуклюжести и рассеянности. Прозвище у него было Зингер. Причины было две, первая это то, что он очень быстро говорил. Тараторил так, что действительно напоминал звук швейной машинки. Мы никак не могли его отучить от этой манеры подачи текста, поэтому он постоянно играл роли экспрессивных, суетливых и неловких людей. Вторая причина была в том, что он весь был покрыть шрамами, половиной из них были глубокими ранами, которые пришлось когда-то зашивать. Лицо, лоб, затылок, руки, ноги и все тело имело шрамы. На лице они были маленькими и почти не заметными, но в гримерке, во время переодевания мы часто наблюдали другие, более серьезные швы. И самое главное, что получил он большую часть этих увечий по своей собственной неуклюжести.

Эффектную сценическую пару создавали два брата Трофим и Тихон. Они были двойняшками и, как и все двойняшки были очень похожими, естественно мы этим пользовались первое время и строили кое какие номера на них двоих. И характеры у них обоих были одинаковые, людей с более тяжелыми характерами я не встречал и по сей день. Заставить их что-то играть было просто невозможно. Они сами хотели выбирать роли. Хорошо, что им не были интересны заурядные персонажи, они стремились к чему-то более сложному и эти образы у них всегда получались. Ну, почти всегда, иногда мы все-таки ругались.

Нужно было кому-то выполнять работу клерка, например: напечатать сценарий или составить список необходимого реквизита и костюмов. Для этих целей у нас был Вова. Роли ему выдавались, но боязнь сцены, которой он обладал, странным образом, соседствовала с непреодолимым желанием играть в КВН, поэтому, во избежание «аварий», роли у него были очень небольшие.