Оля Маркович - Предатели. Цикл рассказов

– За что именно?

– За то, что я думала, что я такая умная, начитанная, реалистичная. Я думала, я Татьяна Ларина или Раневская, а оказалось, что я человек в футляре.

– Нет, мамочка, не так это. Иногда просто встречаются герои из разных произведений, понимаешь. Папа был из Жюля Верна или Айзека Азимова, а ты из Пушкина, и вам друг друга не понять было, не услышать, как бы вы ни старались.

Мама улыбнулась, но горько:

– Ты вот у меня такой нелитературный был, а сейчас одним предложением объяснил мне всю мою жизненную трагедию на примере книг.

– Ну, во-первых, не трагедию. А во-вторых, у меня были хорошие учителя. – Стасов подскочил к маме и поцеловал ее в седую кудрявую макушку.

– Мне, мам, пора, есть одно важное дело. Я поеду. А ты возьми да и позови дядю Сережу с тобой в театр. Почему нет? Тети Аллы уже больше десяти лет нет. Вы оба любите подмостки и классику. Сейчас такой выбор везде, такой богатый репертуар. Сходите, а?

– Может, и сходим, может. Он давно зовет, а мне все неудобно было как-то.

– А ты сходи, сходи.

Стасов выскочил из квартиры, как подросток, перепрыгивая с одной ступеньки на другую. Сердце у него колотилось, билось взъерошенным голубем внутри.

Дверь открыл мальчишка лет шести. Ее мальчишка, похожий на Буратино большим подвижным ртом и озорным взглядом. Только лицо его совершенно белое, не унаследовало от матери ни одной, самой малюсенькой веснушки.

– Привет! – произнес Стасов дружелюбно, чуть изменив голос, как не нарочно делают взрослые в разговоре с детьми.

– Привет. А кто ты? – спросил пацаненок.

– Я мамин друг.

Мужчина на пороге казался ребенку слишком торжественным.

– Новый какой-то? – спросил он, пытаясь разобраться.

Стасов ощутил замешательство. Из кухни появилась Стася в одной безразмерной футболке с наскоро собранным пучком на голове, из которого свисали выбившиеся пряди.

– Стасов, что ты тут делаешь?

– Я поговорить пришел.

Гость был взволнован. Стася видела это по его влажному лицу и не уложенным волосам. Он заметил, что она оценивающе смерила его взглядом. Поправил волосы растопыренной рукой, отчего стал еще более растрепанным.

– Сынок, иди в свою комнату, – Стася мягко направила мальчугана к себе и прикрыла за ним дверь. – Говори, раз пришел. – Она сомкнула руки на груди и прислонилась к стене.

Стасов ожидал иной реакции на свой приход, но был слишком возбужден, чтобы анализировать. Он понимал, что она злится на него за новость о переводе в Москву.

– Стась, я, знаешь, я ведь понял эту штуку про ногу. Я вначале решил, что это абсолютнейшая глупость, наложил эту концепцию на все свои прежние отношения, и нигде она не работала. И потом меня как шарахнуло. И я понял, что с тобой она работает. Понимаешь? С тобой работает. Мне совсем неважно, есть у тебя нога или нет. Да тебе эта бионическая нога даже пошла бы! – Он сиял, но Стася смотрела на него внимательно и отстраненно. – Знаешь, ты ведь как аналоговая музыка. Всё, как ты и говорила. Есть те, с кем просто и понятно, но неинтересно, предсказуемо. Нажал на иконку – и звучит, а жизнь, она не там, жизнь там, где сложно и в то же время радостно, и тогда оно ведь ценится куда больше. – Стася чуть улыбнулась. – Мне все было стыдно за тебя, все время было стыдно, но я хочу, чтобы мне с тобой было стыдно. С тобой вместе. Хочу этого.

– Стыдно? – От улыбки у нее не осталось следа. – Почему тебе было стыдно? – Она не понимала.

– Да, ну декольте это твое огромное, в котором все утопали, и как ты горланила песни из душа, эзотерика, и этот наряд, и секс в ресторане, и французский говорок… – Он увидел удивление на ее лице и остановился.

– Так тебе было стыдно? Стыдно за меня все это время? Стыдно? – Стася рассмеялась.

– Ну было, и что, главное, что сейчас я хочу с тобой быть.

– Хочешь, Стасов? Со мной быть хочешь? А не думаешь ли ты, что я могу не хотеть. Могу, вот представь себе, не хотеть с тобой быть, – она развела в стороны руки.

– Не дури, Стася, не дури! Я же просто так сказал, и не то чтобы прям стыдно, ну просто неловко иногда. – Он, злой на самого себя, стукнул кулаком в стену. – Прости, я не хотел. Я люблю. – В прихожей повисла пауза. – Ты ведь веришь в глубины подсознания. Может, я тогда не просто так тебе сказал, что люблю, на корпорате, пьяный в стельку. Может, подсознание мое знало, что я люблю, а я еще нет. Оно, может, умнее нас, прозорливее. И я сказал. А теперь понял. Теперь только понял.

– Я ничего не чувствую, хлюпик.

– Чего ты не чувствуешь?

– Ничего, хлюпик.

– Да хватит же уже меня так называть! Что еще за хлюпик? Что за хлюпик, откуда нафиг ты вообще это взяла?

– Хлюпик – это ты и такие, как ты, – голос ее был резким и холодным.

– Что это еще за «такие, как я», это какая-то определенная каста? Сообщество хлюпиков? Как туда попадают? Может, расскажешь, чтобы я получше знал о том клубе, в котором так упорно состою?

– Такие, как ты, выращенные любящими мамами, зацелованные в попку, хорошо образованные и подающие надежды. Такие, кто думают, что они выбирают. Общаются так, будто выбирают. Каждый бабский шаг оценивают. Каждую родинку, объемы и размеры заносят в табличку в своей голове. За каждый поступок галочку ставят. И все время сравнивают, сравнивают, сравнивают. Как счетные машины сравнивают. И очень боятся ошибиться и взять то, что не так будет статусно для них, не так подходяще. А тут, можешь представить, все не по плану, и вдруг он захотел. Он так предусмотрительно заявил этой женщине, что ей могут быть отведены только два дня выходных, только два, и не более, а дальше другие планы, другая жизнь. Перспективы. И он ведь такой честный, он сразу обо всем предупредил, с него взятки гладки, ведь он так хорошо воспитан, он обо всем предупреждает. Заранее. А тут вдруг захотелось. Ведь он великий выбиратель. Он выбрал, значит, все-то у него должно быть. А нет, Стасов. Нет! Я не выбираю. Вот представь себе, я тебя не выбираю, – голос ее дрожал, она была в два раза более эмоциональной, чем тогда с тесаком на кухне.

– Ты врешь, Стася, врешь! Зачем ты мне врешь? Потому что обижена? Так я прошу прощения! Прошу прощения! За то, что с тобой «стыдно», и за два дня, за то, что обозначил эти два дня, тоже прошу. И за то, что подумал, что могу уехать, а потом позвать тебя в любой момент и ты прибежишь ко мне, и за это прости. Только не надо все рушить сейчас, это того не стоит, не стоит, Стась.

– Что «все»? Ничего нет, Стасов, нет и не было. Это только полтора дня, Стасов, даже не два. С Олей у тебя целая жизнь, история, а у нас так – пшик. Ты сам потом поймешь, что тебе все это не надо, и еще спасибо мне скажешь. А теперь уходи, прошу тебя.

– Я не уйду, я за тобой пришел. Это неправильно, ты сама знаешь. Просто назло все это делаешь, назло потому, что ты шизанутая. Но я знаю, что у тебя все то же самое, то же самое! – Глаза его казались воспаленными. – Такое ведь не бывает в одностороннем порядке. Я видел, все видел, как ты меня нюхала и обнимала. Видел. Ты мне врешь. Я знаю, что любишь. Скажи в лицо, что не любишь, и я уйду и больше не потревожу, вот честно, скажешь – и уйду.