Оля Маркович - Предатели. Цикл рассказов

Стася вытягивала из него слова щипцами. Ноги, подобранные под себя, затекли, но она боялась пошевелиться, чтобы не сбить его. Ей казалось, все идет как надо. У них получается.

– А теперь тебе надо уйти оттуда, ощутить себя в самом теплом и прекрасном для себя месте. В доме своей души. Там может быть светло или темно, там может быть как угодно, так, как хочешь ты, как полезно для тебя. Ты видишь такое место?

Стасов с радостью покинул зал заседаний и упал в блаженное тепло. Он раскачивался в колыбели мироздания. Пространство обнимало его, как сотня материнских рук.

– Я ничего не вижу, я только чувствую.

– Что ты чувствуешь?

– Тепло, радость. Мне очень радостно.

– Рядом с тобой есть кто-нибудь?

– Я чувствую кого-то, но не вижу.

– Что ты чувствуешь к тому, кто там с тобой?

– Это как доверие.

– Очень хорошо. Сейчас повторяй за мной: «Покажите мне, что за контракт связывает нас с Олей, что хочу я получить от нее, а она от меня, чтобы мы выполнили условия нашего договора». – Стасов повторил слово в слово. А потом он всхлипнул, в уголке глаза у него блеснуло, а лицо исказила гримаса боли. – Все хорошо, все так, как и должно быть. Вы большие молодцы. Скажи мне, что она хочет получить от тебя?

– Она хочет получить оправдание. Ей так нужно это оправдание, она нуждается в справедливости. Ей больно, оттого что я суров к ней. – Стасов, казалось, и правда ощущал сейчас ее боль.

– А ты, чего хочешь от нее ты?

– Прощения. Я хочу прощения. Я отправил ее сына на казнь, его поджарили на электрическом стуле, он был невиновным парнем. – В своем забытье Стасов смог испытать всю ту боль, что только способна испытать мать, потерявшая ребенка. Он хотел плакать, но не мог. Ему хотелось перестать это чувствовать.

– Сейчас вы оба находитесь там, где можете дать друг другу то, что нужно. Ощути, как даешь ей оправдание и справедливость всецело и искренне. Представь, что смотришь на тот зал суда через экран. Представь, что можешь прокрутить события назад и проиграть по-другому, так, как тебе хотелось бы. Это приходит из самой глубины тебя, ты можешь это в полной мере. У тебя получается?

Стасов улыбался.

– Да, я чувствую. – Он раз за разом прокручивал слайд, как бьет своим молотком по трибуне и с подсудимого снимают наручники. Мать бросается к нему и целует жадно, жалобно. Черный народ вскакивает со своих мест, кто-то подбрасывает в воздух шляпы. Всеобщее ликование заполняет зал заседания, и с его души падает камень.

– А теперь получи ее прощение. Она тоже давно хочет дать его тебе.

Стасов лежал на кровати, вытянувшись в струну, как беззащитный ребенок, без бравады и сарказма, без напускной уверенности и атрибутов успешности. Он, накрытый одной простыней, с раскинутыми в стороны ногами, без трусов, дорогих часов и фирменного прищура беззвучно плакал.

Чернокожая женщина стояла далеко, но он хорошо видел ее руки, ощупывающие сына с дрожью и волнением, будто она не могла поверить, что и в самом деле может к нему прикоснуться, может забрать его домой. Она кинула на судью короткий, полный благодарности взгляд, и Стасов глубоко выдохнул, словно с него упала каменная плита.

– Ты можешь постепенно открывать глаза. Всё сделано наилучшим и наивысшим для тебя и всех участников истории образом, во благо мира и земли.

Стасов медленно открыл глаза. Стал растирать их кулаками. Наверное, хотел отвлечь внимание Стаси от того, что пустил слезу. Потом натянуто засмеялся.

– Что, мать твою, это был за сюрреализм? – Язык у него немного заплетался.

– Регрессивный гипноз.

– Гипноз-то бог с ним, а этот суд и старые руки. Что за сюжет, откуда нафиг это в моей голове и при чем тут Оля?

– Этого я не знаю. Не могу тебе объяснить. Не так важно, что ты увидел, важно, что ты при этом почувствовал. Подсознание апеллирует тем, что знает. Это могут быть сюжеты из кино или твои какие-то фантазии, а могут быть и воспоминания души, тут как кому больше нравится. Но для результата это не важно.

– А что важно?

– Важно дать ей то, что ей нужно. И взять для себя то, что нужно тебе. Не просто взять, а прожить это. Картинки, что ты видел, помогают перепроживать. А еще теперь важно каждый раз, когда болезненная ситуация будет возникать, не забывать о контракте. Я не знаю деталей вашей истории, но исходя из того, что я услышала, не единожды между вами должны были возникать ситуации, где ты отыгрывал роль судьи и не вставал на ее сторону, был с ней несправедлив, в то время как ей больше всего была нужна от тебя именно она, справедливость. И наоборот, ты косячил, и она винила тебя, не могла простить, в то время как тебя всегда было нужно ее прощение. Это ваш контракт. Он завязан на этих двух чувствах, которые вы упорно не могли дать друг другу, и обстоятельства, по-видимому, поставили вас в критическую ситуацию, самую острую, чтобы каждый дал другому то, что нужно, раз вы не справлялись на мелочах.

Стасов молчал. Стася не понимала, попала ли она в точку.

– Она аборт от меня сделала. Узнала, что беременна, уже когда мы расстались. Гордая была слишком и сделала. Даже не сказала ничего. Я, ты знаешь, даже на это был готов глаза закрыть. Мы сходиться пробовали. Но она всегда видела во мне этот осуждающий взгляд и не смогла. Мне казалось, я нормально себя веду, ничего не говорю, не делаю такого. А она просто не могла. Сказала: «Твой укор в каждом движении, в каждом слове» и ушла. Я не мог простить, наверное. Ну и ты права, до этого все то же самое в мелочах было.

– Ее душа не могла простить тебе гибели сына, а в этом воплощении сама убила, чтобы ты испытал все то, что она тогда. Испытал, оправдал и простил.

– Не знаю, что там с другими воплощениями. Да только как за такое простить здесь и сейчас? Это же наш ребенок был. Ему бы сейчас уже три было.

– Это ее жизнь, ее тело. Вы были не вместе. Она могла это решать. Точно так же, как и та черная женщина не могла обвинять одного судью за приговор, ведь там были присяжные, такая работа.

Стасов молчал, уставившись в одну точку.

– Как сейчас ты себя чувствуешь?

– Не знаю, будто на меня ведро холодной воды вылили. Знаешь, когда обливаешься, закаляешься. Потом такое чувство после этого, все мышцы расслаблены. Что-то вот такое.

– Это хорошо. Если приходит усталость и вместе с тем легкость, значит, удалось.

– Стась, я не верю в другие воплощения и жизни, я реалист до мозга и костей. Верю в то, что подсознание – неизученная херня, это да. Но этот судебный процесс, все так реально. Я не могу отделать от мысли, что это было.

– Знаешь, я тоже недостаточно экзальтированна и достаточно недоверчива. Мне кажется, знаешь, а не надо думать и разбираться в том, что ты увидел. Твой мозг выдал тебе это, и это помогло, что еще надо?