Ольга Триллинг - Кира

Рим хорошо помнил прогулки с отцом по Петрограду не иначе, как пешком. Они вместе прошагали не один километр, останавливаясь каждый раз у Исаакия, добирались до стрелки Васильевского острова и молча любовались величием Ростральных колонн, словно выросших из гранита набережной, чтобы подпереть провисшее облаками небо.

Ах, отец! Мысли Рима унеслись в то далекое детство, которое он вспоминал, уже будучи взрослым, с необыкновенным волнением и нежностью. Отец Рима, Аркадий Грановский был человеком незаурядным. Преподаватель университета, великолепный лингвист, любимец студентов, он обладал мягким баритоном, пел русские романсы, аккомпанируя себе на рояле. Он был замечательным собеседником. Революцию принял сразу, хотя был сторонником Плеханова и поддерживал его идею о необходимости хотя бы начального образования у крестьянской и рабочей среды.

– Нет, батюшка вы мой, – говорил он своему другу Дмитрию Распопову, – нельзя делать революцию, вооружая серую и необразованную массу, иначе восстание превратится в злостное истребление имущего класса, и удержать их будет невозможно никакими силами.

Позже, когда революционные события ураганом пронеслись над Россией, оставив на своём пути кровавый шлейф, профессор Грановский впал в глубокую депрессию. Он сидел часами в своём кабинете, не прикасаясь к книгам и к еде, которую осторожно, как больному, приносила ему жена.

Когда его однажды пришёл проведать давнишний друг Дмитрий Распопов, весь искрящийся от радостного возбуждения, отец как бы проснулся. Он внимательно слушал Дмитрия, ставшего во главе комиссии по борьбе с контрреволюцией, попил даже с ним горячего чайку. От подарка – комиссарского пайка, в который входила буханка хлеба, пачка сахара и пачка чая – решительно отказался и после ухода Дмитрия возбуждённо ходил по комнатам, ведя какой-то внутренний диалог с воображаемым оппонентом.

Рим хорошо помнил, что уже позже, вернувшись к преподавательской работе в университете и посещая всякого рода собрания, он как-то, сидя рядом с женой, говорил взволнованно:

– Ты спрашиваешь, что со мной случилось, милая? Я всё пытаюсь заглянуть в будущее нашей страны и то, что я там вижу, сокрушает меня. Мы совершенно сознательно выпестовываем монстра, который уничтожит всё самостоятельно думающее. Право на существование будет иметь только определённая модель человека с заготовленной программой действий. Представляешь, Машенька, – продолжал он, – я смогу делать только то, что позволит мне этот монстр. Я должен буду жить в рамках, отведённых моему статусу. И я, и все мы уже не сможем говорить, что мы думаем, а должны будем стать глашатаями нашего повелителя.

Отец замолчал, молчала и мать. Она гладила его спину, как гладят маленьких детей, чтобы их успокоить.

– Ну, да что там… Пойдём-ка лучше спать.

Ночью с отцом приключился сердечный приступ, а утром его не стало.

Он так неожиданно ушёл из жизни, что Рим даже не успел сразу осознать всю глубину утраты. Позже он осознал, как ему недостаёт отца.

Эти воспоминания отвлекли Рима от мыслей о цели его поездки, и, когда симпатичная девушка-кондуктор объявила его остановку, он вернулся к реальности, ощутив противное, ещё не совсем осознанное чувство страха.

«Что это со мной?» – подумал Рим. – «Это нехорошо. Страх лишает самообладания, способности трезво оценивать обстановку. Может быть, ещё ничего не случилось страшного. Ах, Артём, что же ты не так сказал?»

Анна Матвеевна

У Петропавловской крепости было многолюдно. Здесь гуляли мамы с детьми, были люди, приехавшие из самых разных республик большой страны. Особенно много было почему-то посетителей из Средней Азии. Полосатые халаты и яркие тюбетейки, блеск азиатских глаз цвета оникса, длинные косы двигающихся с собой грацией девушек, словно змеи, совершали свой завораживающий танец. Вся эта толпа проглотила Рима, и он, оказавшись у назначенного мамой Артёма места, стал искать её глазами, внимательно оглядывая проходящих мимо него людей.

– Рим, голубчик, здравствуй!

– О, господи!

Рим ни за что не узнал бы её, эту всегда весёлую, сохранившую молодой задор женщину. Маленькая ростом, она сейчас казалась ещё меньше. В глазах растерянность. Две глубокие складки залегли в уголках рта.

– Рим, Артёма забрали вчера рано утром. Это так ужасно!

Она приложила платочек к губам, маленький такой, изящный, с кружевными уголками. Внимание Рима приковал к себе этот кокетливый предмет. Он был в каком-то несоответствии со сложившейся ситуацией. И это ещё больше встревожило Рима. Гораздо позже, вспоминая эту встречу с Анной Матвеевной, он понял, почему тогда этот кусочек ткани так взволновал его. Это был посланец из прошлой спокойной жизни, с тревожащими запахами духов красивых женщин, с прелестными звуками мазурки на рождественских вечерах, с сказками любимого Пушкина, будоражащими детское воображение. Ещё не совсем осознанно Рим почувствовал – пришло время других аксессуаров. Время больших платков, способных осушить слёзы несчастных матерей и жён.

Анна Матвеевна, помолчав, продолжала:

– Я хотела предупредить тебя, Рим, не приходи ко мне и ребятам передай: никто не должен у меня появляться. У одной знакомой мужа арестовали, так потом забрали всех, кто приходил проведать эту женщину. Ты меня понял, Рим? – уже почти спокойно сказала она. – И ещё, Рим, не звони тоже. Я буду звонить сама… из телефонной будки.

– Анна Матвеевна, я хотел сказать, что мы напишем письмо…

– Кому, Рим? Куда? Ах, Римушка! Это же как снежный ком: каждый арест влечёт за собой другие. Мне обещали помочь, будут звонить… я не знаю, что ещё. Рим смотрел на эту маленькую женщину, пытающуюся скрыть своё отчаяние. Он всё понимал, но он не знал, что нужно сказать сейчас, чтобы как-то утешить, он мучился от сознания собственного бессилия.

– Рим, – Анна Матвеевна неожиданно прижала к себе большого Рима, словно маленького ребёнка. – До свидания! Береги себя! – и ушла.

Она ушла так же неожиданно, как и появилась.

Елена

Елена стремительно шла по Невскому проспекту, она не шла, а скорее летела, едва касаясь подошвами туфелек тротуара. Невероятной силы энергия исходила от неё, и люди, шедшие навстречу, уступали дорогу этой яркой и решительной личности, провожая долгим взглядом.

Лишь бы увидеть Рима, ничего больше ей не нужно было. Только бы узнать точно, что сказала мать Артёма.

Как и всем эмоциональным натурам, Елене был свойственен резкий переход от короткого периода растерянности к хорошо рассчитанной стратегии действия. Она успела за один день посетить всех влиятельных людей, портреты которых писала. Коротко рассказав о случившемся, настоятельно требовала их участия в восстановлении справедливости.