Светлана Гершанова - Вольные хлеба

– А у тебя ёлка, надо же! Ну, ты даёшь, прямо как дома – холодильник, скатерть крахмальная, и ёлка!

– Так это и есть мой дом на два года.

– Тебе Нина Аверьяновна просила записку передать.

– Положи на стол, не подходи ко мне. Ты что, тоже хочешь заболеть под Новый год?

– Ладно, выздоравливай!

Нина Аверьяновна писала, что звонил директор фильма, просил передать мне телефон, чтобы я позвонила в любое время дня или ночи. И что будет ждать меня в субботу в Архангельском в десять утра.

Первое побуждение – ехать, хотя температура была тридцать девять и шесть. Меня остановила не температура, остановило зеркало.

Закуталась и пошла звонить.

– Я его сосед по комнате, очень приятно. Он уехал в Москву. Конечно, передам, выздоравливайте!

Лежала и думала – только передали бы ему, что я не могу приехать, только бы он не бродил там, у себя в санатории.

Но как нахлынуло всё! Я побежала звонить, как только отошла немного. Автомат работал внизу, в вестибюле. Входная дверь всё время открывалась, и волна холодного воздуха пронизывала меня насквозь. Я звонила, когда не было восьми, я так боялась не застать его! Но он ещё спал, оказывается.

– Здравствуй!

– А, это ты. Привет!

– Тебе передали, что я больна и не могу приехать?

– Передали, в два часа. А до двух я ходил, как болван, вокруг музея с десяти утра.

– Ну, ты подумай! Я же просила…

– Он не виноват, я побежал к музею прямо с поезда, в комнату не заходил. Значит, ты не захотела меня видеть.

– Что за глупости! Я приеду к тебе послезавтра, хочешь?

– Нет, я решил уехать раньше.

– Когда?

– Сегодня, если успею. Иди, ты опоздаешь на занятия.

– Какие занятия, я говорю-говорю тебе, что больна, я вышла только позвонить!

– Ты до сих пор больна? Откуда ты звонишь?

– Из автомата в вестибюле, и здесь очень холодно, между прочим, а ты говоришь, Бог знает что!

– Не стой на холоде, ты с ума сошла! Иди скорей к себе, и выздоравливай. Я уеду на несколько дней, а вернусь, и приду к тебе, слышишь?

– Слышу, слышу… Я буду ждать!

Я почти выздоровела за два дня до Нового года. Температура упала, и я захотела есть. Шота жарил мне на общей кухне картошку с колбасой.

Я написала триптих про этот грипп под Новый год, но в сборники включала только среднюю часть, когда температура была тридцать девять и шесть.

Тридцать первого числа я всё же поехала к Люсе в Обнинск прощаться с 1976-м годом и встречать 1977-ой!

Кирпичный четырёхэтажный дом послевоенной постройки, огромная квартира, три комнаты, большая кухня и ванная.

Говорят, если человек однажды строил дом, всю оставшуюся жизнь он будет разбираться в стройматериалах, различать сорта досок, вагонки, марки цемента, и т. д.

Наверно, человек, для которого своя квартира – недостижимая мечта на долгие годы, будет радоваться хорошим квартирам друзей и знакомых, заглядывать во все комнаты и углы, говорить:

– Ой, какая у тебя плитка в ванной! И стойка в кухне, так удобно!

– Света, иди к столу, наконец!

За столом шумно и весело. Компания, тесно спаянная общей работой, совместными походами, общими праздниками.

Я здесь просто Люсина одноклассница, ну и что – нас таких было сорок девчонок! Это потом они меня примут, сначала одну, потом с мужем, потом снова одну…

И я их приму – всем сердцем.

О том, что сегодня премьера моей песни, знает одна Люся. Мало ли что, вдруг снимут в последнюю минуту!

Ведь на следующем Голубом огоньке сняли дуэт Вали Толкуновой и Вахтанга Кикабидзе с песней «Деревья качаются». Кто-то из начальства решил – нечего показывать роман белой женщины и кавказца. Такой был прекрасный дуэт!

Но вот, наконец, знакомое вступление, застолье стихает – Голубой огонёк, это серьёзно, и не вяжется с тихоней, которая весь вечер молчит и улыбается.

Песня грустная, но у меня в каждом, самом грустном и горьком стихотворении есть надежда!

Песня и кончается надеждой! Я такая счастливая – первая моя песня на телевиденье!

Но одна ложка дёгтя в этой бочке мёда всё же, была. Полная женщина через стол от меня заявляет:

– Зачем нам такие грустные песни в праздник!

Я и сейчас иногда слышу, особенно от молодых женщин:

– Не грузите нас!

Вот это, действительно, грустно…