Дара Преображенская - Дольше, чем смерть

По случаю моего пребывания у них она испекла пирог с яблоками и горячим поставила его на стол.

Яблочный аромат гулял по всей квартире, но я почти не обращала на это внимания. Вокруг были скорбь, горе, безнадёжность от которых никак невозможно было избавиться все эти дни.

…..Похороны проходили в довольно скромной обстановке. Я старалась держаться вместе со своими друзьями, потому что мне претили все эти высокопоставленные чиновники с их напыщенностью и высокомерием. А уж тем более я старалась не слишком часто мелькать перед родственниками. Каждый из них, я это чувствовала, мечтал что-нибудь «отщипнуть» от родительского наследства.

Я никогда в сущности не интересовалась этим, однако я слышала, что мои родители на самом деле были состоятельными людьми.

Выступал мэр нашего города. Он приехал вместе с членами администрации на своих шикарных «мерсах», «БМВ», «вольксвагенах», которые были оставлены за оградой кладбища; вокруг них расхаживала охрана – огромные лысые парни в чёрном с такими же огромными кулачищами и тупыми ничего не выражавшими взглядами.

Я видела, как жестикулировал мэр, словно хотел убедить остальных в своей речи. В конце её он выразил надежду в том, что многие из присутствующих здесь, будут голосовать за его кандидатуру на предстоящих выборах, а также в том, что электорат непременно поддержит его партию «Единая Россия».

Затем он уехал вместе со своей свитой и чиновниками, пообещав, что постарается прибыть на поминальный ужин.

Я видела множество венков от каждой общественной организации нашего города. В основном, это были белые розы, закрученные чёрной лентой. Я по очереди читала надписи на траурных лентах.

«Мы помним и всегда будем помнить вас», «Прощайте, город Новочеркасск никогда не забудет вас, ибо вы были его гордостью» и т. д. и т. д. и т. д.

Сюда также прибыли представители от городского театра, потому что мама жертвовала приличные суммы на его содержание. Я узнала директора, главрежа и ведущую актрису Аллочку. Она была настоящей примой, и мама часто приглашала её к нам в гости.

Вместе они проводили вечера, беседовали об искусстве.

Аллочка была уже стареющей дамой, возможно, сорока или сорока пяти лет, у неё были пышные кудрявые волосы, и своей причёской она чем-то напоминала пуделя. Но я хорошо к ней относилась, потому что она была на самом деле очень талантлива.

– У тебя великолепный голос, – говорила Аллочка, частенько обращаясь ко мне, – ты могла бы сделать отличную карьеру певицы. Не желаешь?

– Нет, – отвечала я, – моё призвание – журналистика.

– Понимаю, – Аллочка грустно качала головой и закуривала свою длинную сигарету с фильтром.

Сегодня я заметила, она будто постарела сразу на несколько лет, а возможно, чёрный цвет одежды придал ей такой вид.

Она тоже говорила что-то, касающееся деятельности моей матери, её помощи театру и общественным организациям, но я не слушала. Это были лишь слова…..

Я внимательно рассматривала гостей и приглашённых, которые почему-то выглядели чёрной поникшей массой с удручёнными грустными лицами.

Среди них я однако заметила женщину, которая сразу же привлекла моё внимание. На ней была норковая шапка и серая шуба, уже изрядно поношенная. Заметив мой взгляд, обращённый на неё, женщина направилась к выходу с кладбища. Я пошла за ней следом, сама не зная почему.

– Постойте, подождите! – кричала я.

Женщина временами оборачивалась, смотрела на меня, но ускоряла шаг.

– Я Вас очень прошу, не уходите! Если Вы имеете какое-то отношение к нашей семье, Вы должны остановиться, иначе….

Я не знала, что будет иначе, если она не остановится.

– Пожалуйста! Кто Вы? Как Ваше имя?

Дыхалка подвела меня, потому что я стала задыхаться и тут же пообещала себе, что непременно займусь спортом со следующей недели, когда наконец-то останусь одна, и не будет всех этих родственников.

Неожиданно за оградой кладбища женщина в норковой шапке всё же остановилась. Она тоже, как и я, часто дышала от слишком быстрой ходьбы.

Когда это, всё-таки, произошло, я смогла рассмотреть её лицо, которое поначалу не очень чётко разглядела. На вид ей можно было дать лет пятьдесят или пятьдесят пять. У неё были в общем-то ничем не примечательные голубые глаза, почти бесцветные брови и обычный нос. Сразу было видно, что женщина не очень-то старательно следит за своей внешностью.

Она этим резко отличалась от всех, кто присутствовал на кладбище, потому что там была элита города, люди, ведущие обособленный от остальных людей образ жизни, швыряющие деньги направо-налево, отдыхающие чуть ли не каждый сезон на Кипре или в Турции в лучших отелях этих стран. Вращаясь в этом «высшем» обществе, я имела уже довольно намётанный глаз.

Женщина в серой шубе не принадлежала к «высшему» обществу.

Скорее всего, она была простой пенсионеркой, одной из множества.

– Кто Вы? – отдышавшись, спросила я, – И почему стали поспешно уходить, когда я заметила Вас?

Она также отдышалась, сняла одну варежку (кстати, люди из «высшего» общества носят, в основном, дорогие кожаные перчатки), поправила выбившиеся из-под шапки тёмно-русые волосы.

– Простите, я должна была с самого начала подойти к Вам и поговорить, но я не решилась.

Я с удивлением посмотрела на женщину.

– Вы говорите загадками, я Вас не понимаю.

– Сейчас поймёте. Меня зовут Валентина Николаевна Цветкова. Когда-то я жила в Саратове и работала акушеркой в тамошнем роддоме.

– Я не совсем улавливаю нить…..

Мы медленно дошли с ней до остановки, где останавливались автобусы, едущие в город. Два автобуса уже уехали, пока мы с ней разговаривали.

– Ваши родители были в командировке в Саратове восемнадцать лет назад.

– Мне тоже сейчас восемнадцать, – сказала я.

– В то время в нашем городе случилось ужасное событие.

– Событие?

– В авиакатастрофе погиб ведущий солист нашего театра, талантливый певец, известный, кстати, за границей своим чудесным голосом. В это время его жена находилась в роддоме, и у неё случился сердечный приступ. Она умерла прямо в палате, когда кормила грудью своего новорожденного ребёнка.

– А откуда Вы всё это знаете? – спросила я.

– В то время я работала акушеркой в том роддоме. Я же говорила.

– Как звали этих людей?

– Отца девочки звали Солуянов Вадим, а мать – надеждой.

– Надежда…, – повторила я, – Красивое имя, очень грустная история. Но всё равно, я не совсем улавливаю связи.

– Она есть, и Вы имеете отношение к этим неизвестным Вам людям.

– Какое отношение? – спросила я.

– Мне нужно Вам кое-что рассказать и кое-что передать, но, как Вы понимаете, это – не разговор на улице.

Я не заметила, как подошёл очередной автобус, вокруг которого сразу же образовалась толпа будущих пассажиров. Валентина достала из сумочки блокнот, вырвала оттуда лист бумаги и что-то поспешно черкнула на нём.