Ксения Фрида - Жёны Ра

– О нет, вот не надо, – я осеклась и замолчала, не зная, что сказать.

Помните «Леди Шалотт» Уотерхауса? Мне удалось лицезреть ее воочию в Лондонском «Тейт», предварительно выкурив косячок в двух кварталах от музея. Так вот, нигде выворачивающее чувство одиночества не накрывало меня сильнее, чем там. Мне казалось, она олицетворяет всех одиноких женщин мира, обманутая самой жизнью, вынужденная ткать волшебное полотно.

Она всего лишь хотела выйти из замка и посмотреть не в зеркало, а на реальный мир. Стремящаяся к любви и погибающая от нее. Полуоткрытый рот, копна огненных волос и смазанный взгляд, полный отчаяния.

И мне казалось, что в этой погребальной лодке, в этой могиле одиночества плывут все отчаявшиеся женщины мира.

Все, проклинающие Ланселотов.

– Это ведь и так очевидно. Было одиноко.

– Я задам Вам один вопрос?

– Задавайте.

– Вы считаете, что чувства – это слабость? Точнее, потребность в любви и близости. Вы не хотите, чтобы кто-либо увидел в Вас эту потребность?

– Ричард… Наверное, не хочу, – мне пришлось согласиться.

– Расскажите, что было дальше, когда вы начали общаться.

Никто не хочет рисковать в мире, где в любой момент можно получить еду и секс с доставкой на дом, а «гарантии» и «безопасность» – нечто большее, чем признаки качества товара или пункты в договоре.

Отношения – слишком рискованная сделка. Куда проще ее суррогат, там мы хотя бы вдоволь можем накричаться о собственном величии.

Нам необходимо, чтобы нам говорили, как мы хороши, или мы начинаем вопить об этом сами. Если этого не происходит, мы проваливаемся в огромную черную дыру боли.

Мы – поколение людей, которые знают о сексе больше, чем о любви, и то только в теории. Мы – поколение, чьи зародышевые убеждения о семье и браке рухнули дважды. Первый раз – в мире нахлынувшего потребительства, второй – цифрового одиночества.

Bombing love Джамиля быстро разбился об обыденность и уступил место дружеским перепискам. Мы нашли общий язык. Он был младше, но прекрасно разбирался в искусстве, культуре и истории и при этом не был навязчивым. Все текло в своем неспешном ритме, пока в один мартовский вечер Джамиль не написал:

– Лиз, у меня предложение.

– М?

– У моего друга Вика есть арт-пространство в Москве, завтра у них освобождается два зала до середины мая. Он видел твои работы и предлагает выставиться. Бесплатно. Но это нужно сделать как можно скорее. Хотя бы в течение недели.

Это прозвучало как вызов: нечто, способное выбить меня из вязкой колеи ожидания. По правде говоря, я давно ждала подобного приглашения и уже слишком давно не выставлялась в Москве.

– Правда, он берет высокий процент с продажи картин, но люди любят эту галерею. Там можно заработать.

– Скинь ссылки на пространство.

Соцсети галереи выглядели чистенько и опрятно, как убранные комнаты. Они несли искусство в мир, делая его востребованным и понятным для окружающих: может, художников вы не в силах понять, но мы рассказываем о том, что действительно модно, хочется вам этого или нет, мы на голову выше в тонких материях.

Мне не понравился этот снобизм. Он исходил не от творца, а от торгаша, и я быстро нарисовала портрет Вика: высокомерного московского сноба, завсегдатая богемных вечеринок, но хваткого, делового и проницательного.

– Единственная проблема, как привезти картины в Москву. Это может быть затратно.

– Это не проблема. Скажи Вику, я согласна. Удобно будет привезти их завтра вечером?

– Завтра? А ты сможешь?

– Конечно.

– Сейчас выясню.

Спустя час все было решено. Я привезу картины завтра вечером, выгружу их с Джамилем и работниками галереи, а в последующие дни их закрепят и запланируют открытие выставки без меня.

– Как ты привезешь картины?

– На фургоне. У меня есть старенький фольксваген.

– Ты поедешь одна?

– Да, это проблема?

– Нет, не проблема, Лиз. Где ты остановишься?

– :)) Джамиль.

– Хочешь, забронирую отель?

– Нет. У меня много друзей в Москве.

– Прости, я не подумал об этом.

– Ты хочешь провести ночь со мной?

– Я такого не говорил, Лиз.

Я улыбнулась своей уловке, отложила телефон и прошла на кухню, чтобы налить кофе. Кофе был быстрым, жидким и невкусным. Совсем не такой, как у «Мадам Шари», густой и вязкий, как нефть, с ароматом дикости.

– Ил, я возьму фургон.

Илья оторвался от монитора. Маленькие черные глаза недоверчиво сверлили меня.

– Зачем?

– Уезжаю в Москву завтра утром. Мне предложили выставиться.

– Ты ничего не говорила об этом.

– Ну, ты же знаешь, как это бывает. Или соглашаешься, или находят других. Я давно не выставлялась.

– Надолго? А дети?

– На два-три дня. Я напишу няне. Она заберет их из сада и посидит до вечера.

– О’кей.

«А как же: „Дорогая, может, чем-то помочь?“, „Что за выставка?“, „Давай, я помогу с картинами“»?

«Да и черт с тобой! Так даже лучше».

В семь утра, погрузив последние картины в фургон, я двинулась в Москву по М11.

Мелкая взвесь колючего снега висела в воздухе, при дыхании она обжигала горло, но солнце было уже не зимним, а мартовским, чуть более теплым, воздух и тонкий слой снега искрились на фоне ванильного неба.

Дорога вела вперед, только вперед, разбрасывая на пути заправочные станции, кофейни, закусочные, в которых не проветривалось всю зиму, и широкие автостоянки. Несколько раз я останавливалась, чтобы заправить фургон или выпить кофе, захваченная этим ровным, стремительным потоком.

Позади осталось нечто ветхое, потерявшее смысл дома, само ощущение дома, все то, что скрывалось за фасадом видимого благополучия, теперь уже треснувшего, нежизнеспособного и причиняющего боль своей ненужностью, как пачка промокших старых газет. Все это стремительно отдалялось, создавая между нами брешь, и я чувствовала, как свет вползает в опустелые уголки моей души.

«Что меня ведет? Любопытство? Но для него, кажется, осталось слишком мало места. И еще меньше разумности. Обманчивый контроль или жажда жизни? Больше похоже на побег. Только от себя не скроешься».

В половину пятого я была на парковке возле галереи и разминала затекшие ноги. Прежде встречи с Джамилем мне нужно было увидеть подругу. Из всех моих знакомых она была единственным человеком, который, казалось, способен стойко вынести любые невзгоды.

Я залезла в фургон, стянула свитер и джинсы и посмотрела на свое отражение в зеркале: короткое, как у малышки из «Леона», каре, любимая помада тона beige etrusque, кожа все еще держала загар, а морщин, кажется, было еще не так много. Джамиль младше меня на 9 лет. Я надела черное платье, высокие сапоги и куртку.