Ксения Фрида - Жёны Ра

Телефон зазвонил:

– Я вижу твой фургон, женщина, выходи.

Я вылезла из фургона и закурила. На соседнее место подъехала голубая Х6.

– Мадам! – Дина опустила боковое стекло.

– В Москве у всех шубы в тон тачке? – пошутила я.

– Искусственный мех, новые технологии. Классная штука!

Мы засмеялись, обнялись и, подхватив друг друга под руку, дошли до ближайшей кофейни.

– Как я выгляжу? – спросила она.

– Прекрасно, ты и сама это знаешь.

– А то! Жизнь изменилась на сто восемьдесят. Понимаешь? Я теперь блондинка даже.

Я кивнула.

– Если б не мой бывший, я бы, наверное, так и не обратила внимание, насколько забила на себя.

Она застукала их в ванной, внезапно вернувшись домой с работы с температурой. В это время их маленькая дочь была в садике, а мать Дины в больнице.

– Ладно, что мы все обо мне да обо мне, давай о тебе. Как там Питер? Как жизнь? Иногда чертовски скучаю по Питеру, а времени вырваться нет.

– Никогда не смогу понять, как ты променяла Питер на Москву. И вообще теперь твой черед говорить мне, как я выгляжу…

– Ты красивая, Лиза, – совершенно серьезно произнесла она, – очень красивая, и всегда была. В тебе есть все это: порода, осанка, фигура, пухлые губы, мужики только и оборачиваются.

– Длинный нос.

– Нормальный у тебя нос.

– Не уверена? – я погладила кончик носа.

– Нет! Хороший нос. Но у тебя совершенно потухший взгляд. Как дела у Ильи? Все серьезно? Дело передадут в суд?

– Передадут, конечно, – я пожала плечами, – он больше не сможет так работать. Теперь я не знаю, как будет дальше.

– А ты что будешь делать? Не хочешь уйти от него?

– Хочу, но сейчас не время.

– Ты всегда так говоришь. Из-за детей?

– И из-за них тоже. Это все непросто, ты же знаешь, давай не будем.

– Хорошо. Но помни, ты не обязана быть удобной.

– Я для него неудобна.

– В том и дело. Ты для него никогда не была удобна. И он бесится от этого. Сколько вы вместе? Тринадцать лет? Попробуй тринадцать лет пытаться обуздать ветер, засунув его в тесную комнату. Он знает, Лиз, что никогда не сделает тебя счастливой. А для мужика это важно. Он тебя слабее.

– Я не ветер, я и сама сижу в четырех стенах. Меня не надо обуздывать. У меня есть мастерская и картины, дети, и это все отнимает время.

– Сидишь, но там ты похожа на спертый воздух. Вспомни, как ты хотела путешествовать, изучать другие культуры.

– Сейчас это все невозможно.

– У тебя ведь есть работа, картины продаются. Ты никогда не останешься голодной.

– Этого недостаточно.

Я допила кофе и посмотрела в чашку. Темный узор сгрудился по одной стороне, придавливая белизну эмали.

– Ладно, поговорим об этом вечером. Расскажи лучше про выставку. Ты останешься на открытие?

– Нет, остаться не получится, но ты приходи, галерея вроде неплохая. Потом расскажешь, как прошло.

– Обязательно приду. А кто помог с организацией?

– Это долгая история. Один парень, можно сказать, фанат.

– Ммм, фанат, покажешь фаната? Молодой, красивый? – она засмеялась. – Мужики так и западают на тебя. Всегда так было.

В этот момент на дисплее телефона высветилось «Входящий вызов. Джамиль». Я нажала «ответить».

– Ты приехала?

– Да.

– Я уже подъезжаю, минут через пятнадцать буду на месте. Встретимся у центрального входа.

– Хорошо.

– Я тебя потом познакомлю, просто я сама с этими ребятами впервые вижусь.

– Будь осторожна. Ты ко мне на ночь?

– Да.

– Если что-то изменится – позвони.

Мы вышли на холод, плотно прихвативший улицы. Я зашагала к центральному входу. Внутри меня, в самой середине живота, кололи маленькие пузырьки возбуждения, похожие на пузырьки шампанского. Я сразу же отыскала Джамиля глазами, как видят друг друга двое одной крови на чужбине. Он стоял, глядя в телефон, высокий, стройный, в черной кожаной куртке и синих джинсах. В жизни он оказался значительно больше, чем на фото.

Мы поздоровались. Из галереи вылетел лысый мужик в длинной искусственной шубе коричневого цвета, а сразу за ним – неприметная девица в черном.

– Лиза! Я Вас сразу узнал.

– Это Виктор, – сказал Джамиль, – хозяин галереи и мой друг.

– Очень приятно. Можно просто Вик. Я Вас такой и представлял.

– Какой такой?

– Ну, красивой, сексуальной, с ногами от ушей.

– И за рулем микроавтобуса?

– Восхищен!

Вик пожал мне руку. Девушке в черном это не понравилось.

– Сейчас позову ребят, они помогут выгрузить холсты. Еще нужно будет подписать договор, там стандарт: процент, хранение и всякое такое.

Из галереи, набросив куртки, вышли две девушки. Я подогнала фургон ко входу, и мы принялись за разгрузку. Вик умчался «по делам». Закончив с картинами, одна из сотрудниц провела нас внутрь и протянула мне контракт и чашку чая с бергамотом.

Джамиль куда-то исчез, я осталась одна и проверила все пункты договора несколько раз, убедившись, что ничем не рискую, черканула подпись.

– Готово.

Административный зал галереи был полукруглый, светлый, с высокими панорамными окнами. Этакий закругленный аппендикс искусства.

Джамиль вернулся и опустился рядом на скамейку.

Прямо перед нами, около окна, стояла картина – вольная интерпретация «Офелии» в моем исполнении. Утопленница-самоубийца в праздничном платье, окруженная темными водами реки и белыми цветами лилий.

– Она мертва?

– Конечно. Это изображение Офелии.

– Тебе нравится Гамлет?

– Мне нравится Уотерхаус.

– Не знаю такого.

– Знаешь. Наверняка видел его картины, они очень известны. Хотя ты вроде фанат Фила Хейла.

Мы сидели, вытянув ноги, касаясь друг друга локтями и краями бедер.

– Он мне нравится. Но это скорее про безумие, а не про смерть.

– Чем плоха смерть? Она ведь неизбежна. Слышал о влечении к смерти?

– Нет, Лиз, что это значит? Влечение к смерти.

– Это значит, что в психике человека присутствуют элементы, не связанные со стремлением к удовольствию. Например, кошмары, депрессии, склонность наносить себе увечья, стремление проигрывать или создавать травмирующие или неприятные ситуации. Возможно, это обусловлено тем, что все мы состоим из неорганики и в каком-то смысле наше тело ЗНАЕТ, что умрет, и при определенных условиях начинает стремиться к этому. Понимаешь? Тяга к разрушению, распаду, она заложена в нас. Внутри тела. Стоит влечению ослабиться, и природа берет свое.

– Я полагал, депрессия – это когда все, что ты делаешь, становится бессмысленным. И тогда, чтобы продолжать жить дальше, приходится искать новый смысл.

– Верно. В депрессии нет влечения к жизни, напротив, она как сбой. Ожидание перезагрузки. Депрессия как бы говорит: давай, перезапустись, иначе начнется программа самоуничтожения. Три, два, один…