Ирина Бавина - Непридуманные истории

– И как бы ее стащить, такую красивую беленькую». И мне это удавалось сделать, зажав ее в своей маленькой ладошке и убежав в нашу комнату. А самое главное, показать бабушке, какая бусина красивая. Но бабушка забирала ее: «Нельзя! Проглотишь и подавишься! Отдай!» И опять меня ругали, что нельзя брать чужое, что это плохо. Я печалилась и больше этого не повторяла, но ровно до того момента, когда Славка в очередной раз соберется готовить холодное. С этим всем мои познания мира ширились и росли. Могло бы показаться со стороны, что в детстве я была похожа на персонажа из фильма «Семейка Адамс» – дочь Уэндзи, невозмутимая и всегда серьёзная девочка, но в отличии от нее я носила воздушные платьица с рюшами и оборочками, кофточки и колготки, просто куколка. Не взирая на недовольство моей семьи, я с живым интересом наблюдала за всем происходящим вокруг, особенно за Славкиными кулинарными приготовлениями изысков. При этом опыт с зубками у меня был не малый, прочтете позже. Мне эти зубки умершей коровы были интересны. Как же меня привлекал звук, с каким они падали в металлическое ведро, когда Славка бросал их уже чистыми косточками. Они так звонко звенели, стукаясь о металл, и вызывали у меня чисто детское любопытство, живой неподдельный интерес, так сказать. Но ненадолго! Меня хватали за руку и уводили в комнату, не смотря на мое сопротивление и искреннее желание участвовать в процессе готовки.

Славкин кулинарный экстаз бабушка прервала хитро и ловко. Она доходчиво рассказала ему, какой он транжира, и как это не выгодно и непомерно дорого тратиться на голову, а там-то и есть нечего, кроме щечек. Во всех красках и со всеми подробностями рассказала о его неэкономности. «Холодец вкуснее из других частей говядины, например, голяшки, даже свиные, и то выгоднее», – говорила бабушка. Ключевым словом было «дешевле»! Убедила она его на радость всего подъезда – вони стало меньше. Кстати, холодильника ни у кого и не было. Первый холодильник ЗИЛ появился у нас уже на новой квартире. Зимой продукты выкладывались в сетке-авоське на решеточку за окном. Пакетов полиэтиленовых тоже не было. В магазинах все заворачивали в оберточную бумагу серо-коричневого цвета, которая сегодня уже стала модной «крафт-бумагой». В торговом зале стояли огромные рулоны высотой в метр, отрывались большие листы, а потом разрезались на маленькие для упаковки. Бывало, масло сливочное завернут, а оно подтает, пока до дома донесешь, и счищаешь потом эту прилипшую бумагу ножиком.

Эх! Нескладный, длинный любвеобильный холостяк дядя Слава! Меня он любил. Папу побаивался, бабулю уважал, а мамой восхищался. Помню, как он всегда угощал меня конфетками, сливовые карамельки в синей обертке. Я брала, улыбаясь, говорила «спасибо» и несла в комнату, отдавала бабушке. Та брала их и складывала в карман на фартуке. Кстати, сколько помню, дома бабушка ходила всегда в фартушке. И будучи школьницей, на меня тоже на кухне бабушка повязывала фартук, уже мною сшитый в школе на уроке домоводства. Карамельки в детстве я не любила, но шоколадки «Аленка» – другое дело – маленькие, вытянутые и очень вкусные. Мне кажется, родители каждый день меня кормили молочным шоколадом ровно, как и черным хлебушком со стаканом молока комнатной температуры. Даже не черным, а серым, за четырнадцать копеек, круглой формы. Это был самый смак нашего детства – хрустящая корочка теплого вкусного хлеба. В народе его называли «кирпичик». А если эту корочку натереть чесноком и присыпать солью, так вообще вкуснятина. Хотя этот изыск я распробовала позже, когда пошла в школу.

Во второй комнате жила молодая семья – тетя Тамара с мужем. Его я помню очень смутно: такой тихий, забитый с жиденькими волосиками худенький, нескладный в вечно помятых рубашках. Он был домоседом, а Тамара – звезда. Помню ее завивку и иссиня-черные волосы, алой помадой накрашенные губы, подведенные карандашом стрелки, жирные и черные. У нее была тушь, как ее тогда называли «плевательница». Это черная картонная коробочка, а в ней маленький черный брикетик туши специального состава из мыла и сажи и место для пластмассовой щеточки. Меня больше всего интересовала эта щеточка и как ею можно было поелозить по брикетику. Томочка садилась на деревянный табурет в шелковом халатике, редкость и «ого-го» того времени, закидывала ногу на ногу и вглядывалась в круглое зеркало, стоящее на столе. Часто она выкладывала косметику и оставляла на общем столе в кухне до тех пор, пока однажды туда не забралась я! В итоге все в ее большом сундучке, везде вокруг – на столе и по полу – было засыпано вкусно пахнущей пудрой. Моя рожица тоже была вся в пудре, одежда – в пудре и даже коридор. Тома начала на меня кричать: «Что ты наделала?!» Тут вышла бабушка и сказала: «Не ори на мою девочку! Не надо оставлять без присмотра свои лахундрики! А будешь орать – сама все выброшу!» Тома все забрала, а потом еще подметала всю общую жилплощадь. Стрижка у нее была, как у Олега Попова, очень известного в то время клоуна в цирке. Волосы, как у пугала, мохнатые и торчащие книзу и ровно подстриженные под каре. Единственным отличием был цвет: у клоуна волосы были рыжие, а у Томочки – перманент завитые и иссиня-черные. Бабушка в глаза ее называла нелестно засранкой.

У Томы с ее мужем был сын на пару лет младше меня. Вечно в слезах, простуженный и сопливый, как сказал бы мой племянник сейчас, «дрыщ, а не ребенок». Помню, как бабушка однажды отчитала тетю Тамару, как школьницу, что «ребенку вообще-то нужно одежду стирать, ползунки менять и кушать готовить». Зря ей пыталась возразить Томка. Скандал был… Бабушка очень возмущалась, что белье может неделей вонять, скиснув замоченным. Как-то раз, после очередной стычки и ругани с предупреждениями, чтобы Томка убрала белье, которое закисло и стало уже похоже на желе, бабуля разозлилась, подошла к закрытой на ключ двери молодой мамаши и, сильно покраснев, заорала так громко, что мне даже стало страшно. В ответ Тома, видно, спряталась, как Славка, то есть сделала вид, что после ночи спит или попросту ничего не слышит. Бабушка запыхтела, влетела в ванную комнату, подхватила большой алюминиевый тазик из ванны с криком: «Грязная жидовка! Засранка!!», и белье вместе с тазиком полетело на лестничную клетку. Тут наконец проснулась Томочка, «Разбудили…» – подумала я. Следом за этим, выпорхнув без тапочек, Тома шипела тихонечко себе под нос слова, которые мне нельзя было тогда говорить. Хотя кричать эти неприличные слова на лестничной клетке она не стала, видно, побоялась, что бабушка ее отшлепает и поставит еще в угол, а может, от запаха замоченных тряпочек, или из-за того, что бабушка прошла мимо нее и случайно зацепила плечом. В общем, тетя Тома надулась, обиделась, забрала семью и съехала месяца на три к маме, ровно до нашего переселения на новую квартиру. Потом я слышала, что они вернулись. Да и мы еще долго узнавали о житье-бытье наших бывших соседей.

Читать дальше