Ирина Бавина - Непридуманные истории

Значит, эта самая швейная машинка и соединила маму с папой и долго еще нам служила: шили мне платья, мои задания по домоводству исправно исполняла, бабушка Ира шила пастельное белье для наших нужд, наволочки и простыни, а мама – пододеяльники. В магазинах продавалась ткань, которая, конечно же, была дешевле, поэтому в доме было все свое. Хотя помню, у нас было постельное белье, которое, видно, в Воинской части продавали (по сути таскали простыни у солдатиков и продавали задешево). На таких простынях стояла печать в углу, черная и большая. Некоторые простыни были красивые с зеленым рисунком – Минздрав. Это уже скорее всего, в госпитале продавали из-под полы. У нас была стопка таких простыней. Все было в дефиците или очень дорого. Я научилась шить именно благодаря машинке мамы. Но насколько же увлекательно было в детстве покрутить ручку. Эх, первая машина в моей жизни!

Теперь давайте перенесемся на площадь «трех птиц», так называли в народе площадь Дружинников. Это народное название площади дали три значимых сооружения, находящиеся тогда там: Милиция, или «Черный Ворон», как называли милицейскую машину «бобик» из-за ее черного цвета (отделение сейчас там по-прежнему есть, но уже это полиция Железнодорожного района г. Ростова-на-Дону), Кафе «Чайка», где продавали мороженое в хрустящих стаканчиках – шарики пломбира в безумно вкусных вафельных конусах (снесли эту «стекляшку», когда модернизировали кинотеатр в торговый центр «Сокол») и кинотеатр «Сокол», кстати там тоже между сеансами в фойе продавали то же мороженое. Прожили мы в этом районе в тесноте да не в обиде четыре года.

Бабушка была 1900 года рождения, и семнадцатого апреля у нее был день рождения. В силу своего характера, чтобы не быть нам в тягость, она устроилась на работу в нашем доме убирать подъезды. Не помню, сколько составлял ее оклад, рублей десять в месяц, кажется, но помню, с какой гордостью она пыталась отдавать свою зарплату родителям. Те, в свою очередь, отказывались принимать эти деньги. У нее был беленький выцветший носовой платочек, в который она завязывала узелком аккуратно сложенные в четыре раза бумажные купюры, и клала его потом в шкаф на полку под глаженные простыни. Причем, в то время ворам не составляло труда найти деньги, у всех они хранились в бельевом шкафу на верхней или второй полке под стопкой простыней. Тем более двери в квартиру не закрывались, когда хозяева были дома, а если квартира закрыта, ключ можно было найти под ковриком у входа. Еще большее счастье, прям до слез, бабушке доставляла нежданно-негаданно начисленная пенсия в размере двадцати рублей как вдове пропавшего без вести мужа на войне. И вот она начала получать пенсию. Это уже было при мне, когда мы жили на Западном в 1970 году. Эти деньги она гордо отдавала в бюджет семьи. Сколько ее помню, бабуля всегда готовила кушать. Первое (суп, борщ) каждый день было свежим, по понятной причине – холодильника-то нет. А какие у нее были вкусные котлетки из государственных свиноговяжьих биточков по 1 руб. 10 коп. за килограмм, куда добавлялся чесночок. Эх, вкуснятина! Были и такие блюда, которые я не воспринимала на дух, но их любили бабушка и родители. Например, я отказывалась кушать рыбу: покупалась красная рыба, сильно засоленная в бочках, бабушка ее отваривала и говорила, что это вкуснятина, но я ее не понимала, эту вкуснятину.

С бабушкой мы ходили гулять в сквер, который тянулся по проспекту Стачки от площади Дружинников до Переходного моста. Развлечений было немного: на площадке одиноко стояла лестница и турникет, качелей не было вообще, зато была песочница с желтым крупным песком, где мы делали пасочки и с завидной периодичностью закапывали выпавшие зубы бабушки Иры (это в продолжение моей «зубной эпопеи»). Она их сама расшатывала и выдирала, я же при этом с радостью их сажала и в надежде ждала, что вырастит красивое зубное дерево с новыми зубками, и мы вставим бабушке новые. Но дерево никак не росло. Бабушка скончалась 1982 году, когда ей было восемьдесят два года и на верхней челюсти впереди у нее оставалось только три зуба.

Зимой сквер достоин отдельного внимания. Для прогулок в нем у меня была коричневая шубка из мутона, очень теплая и тяжелая, и такая же мутоновая, но черного цвета, шапочка на завязках-шнурках, под которую повязывался хлопковый платочек, на ножки одевались валенки, но без колош (видно, только для снежной холодной погоды), и в этом виде я выходила на улицу в мороз. Бывало, выходим с бабушкой в парк погулять, и она мне говорит: «А давай-ка шубку почистим!» И я падала со всего разбегу, насколько я могла тогда разбежаться, во всем своем теплом одеянии в снег. Его было много, и он был глубокий и пушистый, меня и видно не было. Вообще на моей памяти снега много было до года 1975. Потом зимы стали менее снежными, и сугробы помельчали. На наших прогулках бабушка мне рассказывала сказки. Я же все умоляла бабушку походить по переходному мосту, но она была непреклонна. Это потом я поняла, что вверх надо было пройти огромное количество ступеней, что ей было тяжело, и к тому же она побаивалась высоты.

В один из летних августовских дней 1968 года, бегая с соседской детворой во дворе нашего дома, я предложила им пойти со мной в парк. Мне тогда было четыре года. В ответ согласилось четверо малышей двух-трех лет, среди которых я оказалась старшей. И мы потихонечку сбежали в сквер. Туда мы дошли благополучно, идти – представить страшно – расстояние в две остановки, и залезли на мост. Я ликовала – ура, моя мечта сбылась! Я помню, как мы туда потом обратно, потом снова туда забирались и ходили там, заглядывая вниз из-за прутьев ограждения. Однако я не бегала и присматривала за всеми как старшая, заставляла держаться их за ручки, а сама крутила головой то влево, то вправо. Поскольку машины были очень редкими, внизу видно было только дорогу. И вдруг из неоткуда появилась на нашем пути счастья женщина лет сорока-сорока пяти. Она обратилась к нам с вопросом, где наши взрослые. Ну я и рассказала, что они во дворе, а мы просто сами по мосту гуляем. Где дом – я знала и показала рукой. Она взяла всех за руку и повела по другой стороне улицы к книжному магазину «Кругозор», что был напротив нашего дома на проспекте Стачки. Тем временем какой переполох поднялся во дворе. Сначала бабушки метались по двору – пятеро детей исчезло, потом – в милицию. И только спустя час идем мы, нагулявшиеся и улыбающиеся. Увидев нас, как кинулись они нас обнимать – и по домам. Мама с папой уже вернулись домой, отпросившись у начальства с работы – ребенка же украли! Мама на меня налетела, «хочет убить», отшлепать, а я вообще не пойму почему. Папа меня за спину спрятал: «Не бей! Она – моя дочь!» С того дня с детей глаз не спускали даже соседи. Я до сих пор помню, какое это было счастье, когда идешь сам по мосту и смотришь сверху вниз. И скажите, почему люди не летают, как птицы?