Мария Фомальгаут - Чаш оф чи

Как всегда я первым делом пошел смотреть, над каким домом оказался мой пятнадцатый этаж, – на этот раз внизу был небольшой уютный домик, который как будто остановился на берегу реки и смотрел на волны. Я позвонил в дверной колокольчик – никто не ответил. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом. Я уже хотел было оставить дом в покое и пойти восвояси, когда дверь распахнулась. Девушка на пороге испуганно ахнула, глядя на мое горло, и я только сейчас понял, что на моей шее остались глубокие следы пальцев того, кто пытался меня задушить.

– Простите… не бойтесь… пожалуйста, не бойтесь, честное слово… это… ну вы понимаете… он умер… там… человек в доме… то есть, он не умер… то есть, кто-то сделал так, что он был, а теперь его нет, и никогда не было… а потом я рассказал об этом хозяину кафе, а он чуть меня не убил…

– Вы… да вы… да как вам не стыдно? – девушка срывается на крик, оборвавшийся жалобным всхлипыванием.

– Простите, я всегда так делаю, если мой дом над чьим домом останавливается, я извиниться захожу, что помешал, я не хотел…

– Да вы… да как вы можете… да это же вы все сделали, вы!

– Что… что сделал?

– Да сами-то, сами-то посмотрите! – она показала куда-то в реку – я посмотрел с берега, чтобы разобраться, что натворила моя улица, готовый увидеть все, что угодно – и все-таки ахнул, когда буквально наткнулся взглядом на мертвое тело.

– Кто… к-кто это?

– А то вы не знаете!

– Честное слово, нет…

– Вы что, смеетесь? Да сами-то посмотрите, вы…

Я пригляделся как следует, и ахнул, когда узнал свое собственное лицо.

– Вот видите… видите, что вы натворили! И теперь вы все это уже не исправите, вот вы что наделали!

Я так опешил, что даже не смог возразить, что ничего подобного, я ничего не делал – и вместо этого ответил:

– Я все исправлю. Честное слово, я все исправлю.

– Ну и посмотрю я на вас, как вы исправите, когда…

…я не успел услышать, что она сказала, – улица снова сорвалась с места, поскакала куда-то во весь опор, я еле-еле удерживался в седле. Улица то бежала мелкой рысью, то переходила на галоп, то приостанавливалась – но только чтобы снова пуститься вскачь. Я проклинал улицу, я проклинал город, который как будто делал все, чтобы не дать мне разгадать тайну старого дома. Когда улица остановилась, я проклинал её и всех её родственников до седьмого колена. Тем не менее мне ничего не оставалось кроме как выйти из дома и оглядеться, над кем на этот раз завис мой пятнадцатый этаж.

Мне показалось, что я знаю это здание – не то старую церковь, не то старую школу, не то и то и другое вместе взятое – и там-то я точно найду разгадки на мучившие меня вопросы. Только сейчас я догадался, что город не прячет от меня разгадку, а наоборот, водит меня по нужным местам, чтобы я мог собрать воедино все фрагменты пазла и догадаться, что происходит. Осталось только войти в старую не то школу, не то церковь, чтобы получить последний фрагмент загадки…

– …постойте! Постойте! – кто-то бежал ко мне, запыхавшись, кто-то теребил меня за плечо, – вы… вы… это вы?

– Да, это я.

– Вы… вы живете в непостроенном доме?

– Совершенно верно.

– В доме минус семь?

– Точно.

– На улице без адреса?

– Именно так.

– В городе, которого еще нет или уже нет?

– Вы совершенно правы.

– В стране, которая…

– Да-да.

– Вам письмо.

Я посмотрел на обратный адрес на письме без адреса, – и мир перевернулся у меня перед глазами. Я бросился прочь от дома, прочь от города, туда, где… где… а впрочем, это касается только меня, давайте не будем об этом, ладно? В конце концов, у меня тоже есть свои секреты, которые, ну, честное слово, не имеют никакого отношения к делу… Итак, я бросился прочь из города в… и каково же было мое изумление, когда я там ничего не обнаружил, ничегошеньки-ничего из того, что обещали мне в письме! Я понял, что меня обманули, и довольно жестоко. Я бросился к своему дому – и, разумеется, его не нашел, улица с домом ушли неведомо куда. И это значило только одно – мне никогда не раскрыть этой загадки…

– …ну-ка, ну-ка, постойте-ка, постойте!

– Что такое? Вы кто?

– Кто, кто, читатели ваши, кто ж еще? Ну-ка хватит перед нами тут секреты секретничать, рассказывайте все, как есть, вместе разберемся, что случилось…

Я не хочу разбираться, что случилось, не надо, ну пожалуйста, не надо, я умоляю, я прошу. Меня не слушают, листают страницы назад, до того момента, как началось действие книги, до того момента, как он недоуменно смотрит на меня, недоуменно повторяет:

– Но… но почему? Но за что? Что я вам сделал-то?

Терпеливо объясняю – как объяснял тысячам и тысячам до него:

– Ну, вы же понимаете, правила есть правила. Вы поймите, я против вас ничего не имею, против вас вообще никто ничего не имеет, но вы поймите, вы должны покинуть дом, потому что вашего дома нет, и покинуть улицу, потому что вашей улицы нет, и из города тоже придется уехать, потому что нет никакого города, сами понимаете.

– А если я построю дом не здесь, вернее, не сейчас, а в городе, когда он еще был, что тогда? Нет, нельзя, говорю я, потому что вас тогда еще не было…

– …вы сами виноваты, вы нарушили правила, мыслимые и немыслимые, вот кто вас просил строить дом там, где вас еще нет? Так что вы сами виноваты, теперь вас быть не должно, нет, не здесь, а вообще быть не должно, вы сами виноваты, больше никто. Так что мне ничего не остается кроме как вас ликвидировать, всего хорошего.

Он еще пытается бежать, он не понимает, что от меня невозможно убежать, я не стреляю или что-нибудь в этом роде, я пишу на странице книги, что он утонул пару дней назад – и все. Он исчезает где-то в пучинах студеного канала, я мысленно киваю сам себе – получилось. Что-то настораживает меня, что-то мне не нравится, я еще не понимаю, что именно, спохватываюсь слишком поздно, у него было мое лицо…

– …это вы, это вы все сделали, – говорит девушка, её зовут Эльга, я не сказал читателям, что её зовут Эльга, и что мы хотели обвенчаться, я тоже не сказал, и что мы не обвенчались, я тоже не сказал, – потому что Эльга жила в еще не построенном доме, и мне пришлось её выселить, потому что правила есть правила, ну как же иначе. Эльга не может мне этого простить, и того, что я убил её возлюбленного, она тоже простить не может, еще неизвестно, что сильнее.

Это вы все сделали, говорит хозяин маленького кафе, это вы во всем виноваты, а я как сидел в своем кафе, так и буду сидеть, даром, что кафе сгорело три года назад, а я все равно здесь буду, даром, что я умер десять лет назад, а я все равно буду, поняли вы? И ничего вы мне не сделаете, ничегошеньки-ничего. А вот теперь сами же и попались, сами же и виноваты, теперь вы сами себя самого себя ликвидируете, потому что закон. Это вы отправили письмо, спрашиваю я. Я, а то кто же, отвечает хозяин маленького кафе, а вы и поверили, а вы и купились, что кто-то ответил на вашу апелляцию, что кто-то вас помиловал. Вот теперь вы и не узнаете, что было там, не то в старой церкви, не то в старой школе, никогда не узнаете, ни за что не найдете. Вы это сделали нарочно, чтобы я лишился своего шанса на спасение, говорю я. что вы натворили, говорю я, а если там был шанс на спасение для нас для всех, что тогда, а если там можно было что-то сделать, чтобы все мы жили, что тогда, а? Хозяин кафе не знает, что ответить, теряется – я срываюсь с места, я бросаюсь в лабиринты города, чтобы найти не то церковь, не то школу, уже понимаю – не найду…