Мария Фомальгаут - Чаш оф чи

– Вот так вот, пустят невесть кого, а потом люди умирают…

– Заприте его в подвале до рассвета…

– Но я… честное слово, я…

Понимаю, что оправдаться не получится, что рассвет не наступит никогда, что сейчас передо мной разверзнутся двери подвала, где уже лежат десятки, если не сотни таких же, как я. Понимаю и еще кое-что – мне не остается ничего кроме как поднесли зажигалку к странице книги, недвусмысленно показывая, что спалю весь их второсортный детективчик, если они посмеют…

– Вы… вы же сами сгорите… – осторожно замечает кто-то.

– Надеюсь, что до этого не дойдет… и у вас хватит благоразумия не прикасаться ко мне… Кто из вас детектив?

– К вашим услугам, – молоденькая горничная выходит вперед с легким поклоном.

– А если серьезно?

– И я серьезно, – в голосе горничной появляются металлические нотки, – ну если хотите, можем показать вам на благообразного господина с моноклем и брегетом… – посмеивается.

– Нет-нет, сударыня, вы говорите, вы детектив… и сколько раз вы обвиняли читателей только потому, что они пришлые незнакомцы? Интересная логика, не правда ли, обвинить в преступлении человека просто потому, что вы видите его первый раз в жизни!

– Скажите, пожалуйста… – горничная смотрит на меня в упор, – а в сколько книг вы зашли вот так… чтобы безнаказанно кого-то убить?

– Простите?

– А ведь не вы первый… вы даже не представляете, сколько читателей приходит сюда… чтобы развлечься.

– Ну, разумеется, читатели приходят в книгу, чтобы приятно провести время.

– Если бы… Но под развлечься я имею в виду читателей, которые приходят сюда, чтобы кого-нибудь убить… ну а что, это же всего лишь книга, правда ведь?

– И… и сколько таких…

– Вы не поверите, десятки, сотни… Ну и как вы думаете, имеем мы право как-нибудь себя защищать?

– Немыслимо… слушайте, я обязательно с этим разберусь…

– Вы думаете, мы дадим вам так просто уйти после того, как вы убили Альфреда?

– Клянусь вам, я ничего подобного не…

– …все так говорили… мы вам не верим.

Отчаянно пытаюсь сообразить, чем кончится эта безумная история. Или же я так и не смогу доказать свою невиновность, и буду убит, даром, что в жизни никого не убивал, или же меня отпустят, я клятвенно пообещаю разобраться с теми, кто убивает героев, выберусь отсюда и мысленно поставлю еще одну галочку, еще одну книгу… в следующий раз, пожалуй, не буду использовать яд, попробую кого-нибудь застрелить, надо же когда-нибудь попробовать…

Наш дом стоял на границе – в этом на первый взгляд не было ничего удивительного, немало домов стояли на границе чего-нибудь, но наш дом был неожиданным исключением – никто не мог сказать, на границе чего и чего он находится. Когда я задавал этот вопрос родителям, они отмахивались и говорили что-нибудь вроде – вырастешь-поймешь, как говорили всегда. Когда я спрашивал об этом кого-нибудь из гостей, они смущенно отводили глаза, как будто я спросил что-то запретное.

Мало-помалу я и сам начал привыкать, что наш дом стоит на границе ничего, и перестал задавать себе вопрос, что это за граница. Правда, я все еще ждал тайком ото всех, и будто бы даже от самого себя, что однажды появится кто-то или что-то, кто подскажет, на границе чего и чего находится наш дом. Но годы шли, ничего не менялось, никто не стучал в двери моего дома, никто не приходил из ниоткуда. Так было до того вечера, когда…

Я жил на пятнадцатом этаже одноэтажного дома. Собственно, архитекторы до сих пор спорили, каким считать мой дом – одноэтажным или пятнадцатиэтажным, или не таким и не таким. Дело в том, что дом так и не достроили, он так и остался единственным пятнадцатым этажом, парящим над городом. Поговаривали, что не хватило денег, но это было полной ерундой, ведь дом строили не из каких не из денег, а из кирпичей и стекла, дерева и шифера, а значит, слова про деньги были как минимум странными. Хотя дом был рассчитан на несколько сотен человек, я жил там один – даром, что на пятнадцатом этаже были еще три квартиры. Никому и в голову не приходило поселиться в доме, куски которого парили в воздухе и вообще непонятно почему не падали – против всех законов физики.

Другие дома сторонились моего дома, никогда не приглашали его в гости уютными вечерами или по праздникам, и дом в одиночестве встречал Солнцестояние, радуясь, что у него есть хотя бы я. Собственно, я жил в этом доме на птичьих правах, дом пустил меня жить, чтобы ему не было так одиноко. Меня самого тоже сторонились – мало ли чего ждать от человека, который живет в доме, которого нет, и не может быть.

Я жил в доме под номером минус семь – вернее, раньше дом был сорок седьмым, но четверка отвалилась, оставив одинокую перекладину посередине, отчего номер моего дома читали не иначе как минус семь. Стоит ли говорить, что это ничуть не добавляло доверия к моему дому – а как раз наоборот.

Дом стоял на улице, у которой не было названия. Улица потеряла свое название когда-то давным-давно, и теперь очень переживала из-за этого. Впрочем, я даже не мог толком сочувствовать улице, ведь неудивительно, что она потеряла название: дело в том, что улица с моим домом шныряла по городу то туда, то сюда, сегодня её видели возле ратуши, завтра возле Торговой площади, а послезавтра около моста.

Остальные улицы, переулки и проспекты даже не здоровались с моей улочкой – они считали её какой-то неправильной, ну еще бы, какая уважающая себя улица будет шастать с места на место по всему городу. Восемнадцать домов на безымянной улице были своего рода изгоями, никто никогда не приглашал их вместе отпраздновать мрачный Самхейн или веселый Имболк. Этот бойкот сплотил дома на безымянной улице, – они проводили вместе каждый вечер а по торжественным датам устраивали пышные празднества. Но мой дом на них, конечно же, никогда не приглашали.

Улица шастала по городу, которого нет. Когда-то он был – сотни лет назад, – но время не пощадило его, оставило только редкие поросшие мхом руины на пустоши. Сотни лет спустя на этом месте снова построят город, даже дадут ему то же самое название, ныне затерянное в веках, восстановят по древним гравюрам и воспоминаниям давно покойных путешественников. Но сейчас, в мое время, никакого города не было, поэтому безымянная улица бродила по пустоши, зажатой между городом, который был и городом, который будет.

Другие населенные пункты делали вид, что нашего города просто не существует – да так, собственно, и было – поэтому ни о каких торговых и культурных связях не могло быть и речи. Наш город даже не был обозначен ни на одной карте – кроме наших собственных карт, в которые мы иногда играли по вечерам. Надо ли говорить, что улицы нашего города были весьма дружны между собой – впрочем, когда появлялась моя безымянная улица, они сразу же демонстративно замолкали.