Мария Фомальгаут - Чаш оф чи

Наша страна… собственно, никакой страны у нас не было. Наша страна должна была появиться в результате какой-то войны, отколоться от каких-то государств, объединить какие-то земли – но войны запретили еще в восемнадцатом веке, соответственно, страны не получилось. Города, которые должны были входить в наше княжество, тайком собирались по вечерам и по праздникам, пекли пироги и пили огненный пунш. Собственно, я появился на свет только благодаря запретам на войны – мой дед должен был погибнуть в войне чего-то там против чего-то там.

Что касается меня самого… гхм… а давайте не будем про меня, ладно? Какая разница, кто я, откуда, что со мной было до того, как я обосновался здесь? В конце концов, рассказ не об этом, а о том вечере, когда…

Собственно, никакого вечера тоже не должно было быть – это был вечер тридцатого февраля, который решили сделать когда-то, когда пытались сделать все месяцы одинаковыми. Новшество не прижилось, а тридцатое февраля то ли отменили, то ли оставили, – никто так толком и не понял. Тридцатое февраля само не поняло, осталось оно или отменилось, и было оно или нет, поэтому оно приходило осторожно, просовывалось в чуть-чуть приоткрытую дверь и устраивалось на табуретке где-нибудь недалеко от входа. То есть, если вы хотели, то могли предложить тридцатому февраля чашечку чая и кусок пирога, а если не хотели, то могли закрыть дверь в прихожую, чтобы холод не проникал в уют ваших гостиных и кухонь.

В тот день я как обычно пожелал тридцатому февраля доброго утра и предложил ему чашечку чая с куском пирога – а потом отправился смотреть, где на этот раз остановилась моя улица. Внизу под моим домом, которого не было, оказался уютный старинный особняк, больше похожий на настоящий дворец. Сверху же над моим пятнадцатым этажом парило нечто сверкающее, сделанное из неведомых материалов, в чем я с трудом узнал что-то жилое. Это явление надо мной казалось настолько странным, что я побоялся направляться туда, и решил сначала нанести визит жителю старинного особняка – вернее, в свои времена он не был старинным, а вполне даже современным. Я осторожно толкнул дверь особняка, и только потом спохватился, что надо было бы постучать. Дверь поддалась удивительно легко, видно, она была не заперта. Мне стало не по себе, что я вошел в чужой дом, вот так, без спросу, но нужно же было войти, чтобы предупредить гнев хозяина, над особняком которого завис мой пятнадцатый этаж.

– Доброе утро… – начал я, – простите, что так, без приглашения… но дело в том, что мой дом оказался над вашим… Нет, вы не подумайте, я не в претензии, просто… чтобы вы на меня зла не держали… я только побуду здесь недолго, пока моя улица не отправится куда-нибудь дальше…

Хозяин не отвечал, и чем дальше, тем больше я понимал, что хозяина в комнате нет – но так нет, как будто он был здесь буквально считанные секунды назад: кажется, чашка далекофе только что двигалась под его рукой, а кресло еще хранило очертания тела… стоп, постойте-ка! Я снова посмотрел на кресло – мне показалось, что минуту назад оно было совсем другим, мягким и плюшевым, а не легким и плетеным, да и столик был массивным, из красного дерева, а не стеклянным. Я оторопело смотрел, как меняются предметы в комнате, и находил этому только одно объяснение…

– …кто-то убил хозяина дома… но не сейчас, в настоящем, а в далеком прошлом, и получилось так, что он не появился в этом доме, не обставил его по своему вкусу, все переменилось моментально… понимаете?

– Ваше имя? – спросил следователь.

Вместо этого я ответил:

– Я живу в минус седьмом доме на безымянной улице…

– Это что, розыгрыш?

– Что вы, ни в коей мере.

– Нет никаких безымянных улиц… и отрицательных домов…

Я хотел возразить, что отрицательный не дом, а номер, но меня перебили:

– В каком вы хотя бы городе?

– Понимаете… тут такая проблема… моего города или еще нет, или уже нет…

– Да что вы мне голову морочите в самом-то деле?

– Но как вы не понимаете, тут человека убили, надо же что-то делать!

– Паспорт ваш…

– Понимаете… у меня нет паспорта…

– А что такое? Потеряли?

– Да и не было никогда…

– Как же вы всю жизнь без паспорта живете?

– Так видите, какая проблема, у меня нет страны… страна, в которой я должен был жить, не существует, потому что…

– Ну, так а что я для вас сделать могу? Страны у вас нет, города у вас нет, улицы нет…

– …есть, но…

– …дома нет…

– …есть, но…

– Ну что это за улица такая, что это за дом такой, вы сами-то подумайте? Вот то-то же… Ничего не могу сделать… в возбуждении уголовного дела отказать…

Мне ничего не осталось кроме как идти домой, если это можно было назвать – домой. После обеда я решил наведаться в дом наверху, а заодно еще раз посмотреть дом внизу – но моим планам не суждено было сбыться. Улица не нашла ничего лучше, как перебраться в другой конец города ближе к ратуше, и я оказался среди незнакомых домов и перекрестков. Проще всего было оставить загадку старинного дома в покое, в конце концов, не меня же там убили – и все-таки я решил попытать счастья и что-то понять. Поэтому я направился в ближайшее кафе возле дома и заказал чашку кофе. Хозяин посмотрел на меня косо, как будто думал, а есть ли у меня вообще деньги – но все-таки принес двойное депрессо с тоскливками.

– Представляете… – начал я, – сегодня я был в одном доме… нет-нет, вы не думайте, я не лазаю по чужим домам… я зашел в гости… и… я увидел мертвого хозяина… вернее, даже не так, хозяин был живой… вернее, его не было… вернее, кто-то убил его в прошлом… и он исчез в настоящем… понимаете?

Я ждал, что сейчас мне придется долго и терпеливо объяснять происходящее – каково же было мое изумление, когда хмурый хозяин буквально вцепился мне в горло мертвой хваткой, явно намереваясь расправиться со мной сию же минуту. К счастью, я оказался проворнее, и через несколько минут мой противник уже оказался на полу с прижатыми к полу руками.

– Почему… почему вы хотели убить меня?

Кажется, он понял, что бесполезно притворяться и отпираться, и уже открыл рот, чтобы что-то сказать – когда моя улица сорвалась с места и кинулась прочь по городу, петляя среди переулков и отталкивая дома. Мне не оставалось ничего кроме как броситься за ней и успеть схватить улицу за поводок. Какое-то время улица с лаем неслась по улицам, волоча меня за собой, и я выслушивал вслед гневные тирады, что нельзя держать такие улицы, и на кой черт я её завел (как будто я её заводил), и вообще. Наконец, улица остановилась на берегу реки и принялась мирно щипать траву. Никогда я еще не был так зол на свою улицу, на свой дом, а больше всего – на самого себя, что не нашел себе места поприличнее.